Илья Кочергин - Помощник китайца
- Тувинцев задерживать будем, и в перестрелке тебе отстрелят кое-что, отвечаю.
- Нет, я думаю, может, к старости? Наверное, пора мне переезжать отсюда куда-нибудь, где цивилизации побольше, где люди живут. Вот, Серега, почему ты на озере с Костоцким не остался работать, а? Там все-таки не такая глушь, как у нас.
- Да ну, народу слишком много, и начальство тоже рядом. В тайгу они там редко ходят, так - больше на огородах сидят.
- Зато там туристки каждое лето приезжают.
Да, туристок там летом куча. Это точно Колька сказал. Я ведь сначала из Москвы к Эрику Костоцкому приехал и жил на озере до осени, только потом сюда перевелся. В тайгу вместе с ним на конях два раза сходили. Один поход длинный такой получился - на сорок дней. Устали тогда сильно, изголодались, спустились наконец из тайги к озеру, на маленький кордон, отпустили лошадей. Оттуда до поселка еще на катере нужно было добираться.
Не успели даже перекусить на этом кордоне, а тем более в баню сходить, - "Меркурий" подчаливает. Володьку, капитана, спросили: "Возьмешь до Карлу?". Он говорит, грузитесь быстрее, у меня иностранцы, ждать долго не буду. По правде сказать, там ни одного иностранца не оказалось, одни иностранки, молодые девчонки из Бельгии. А с ними нянечка такая, Оля. Лет шестьдесят уже, а все Оля. Она за них ответственная была - и экскурсовод, и завхоз, и переводчик, и мамочка.
Я Эрику снизу вещи кидал, а он их на палубе складывал - седла, переметные сумки, скатки, потом ружья занесли, к Володьке в рубку поставили. Бельгийки смотрели на все это, фотографировали, Оля тут же стояла, следила за нами. Как только отошли от берега, она Эрика за локоть берет и говорит: "Мальчики, вы есть, наверное, хотите? Вернее, что вы хотите? У нас немного супа осталось, сейчас можем кашу с тушенкой по-быстрому приготовить. Сметана еще есть, три литра. Кофеечку, а?". Эрик молча только смотрел на нее и кивал. Тогда Оля повернулась к бельгийкам и говорит: "Девочки, быстро, ils ont faim". Через десять минут все уже внизу, в кубрике, сидели. Мы с Эриком в центре, на табуретках, с тарелками в руках, а они вокруг устроились и смотрят. Я в жизни не знал, что такая сосредоточенная тишина может быть. Только одна девчонка, которую, кажется, звали Марго, готовила добавку на плитке и немного гремела посудой.
И хоть бы одна про свой фотоаппарат вспомнила или там улыбнулась иностранцы все же, - нет, сидят серьезные такие, даже смешно немного. Передо мной одна сидела - ладошкой ладошку сжимает, локоточки вместе свела и хлебушек в руке держит. Мне по кусочку подает - один съем, уже другой протягивает. Эрик глаза от тарелки оторвал, тут же ему соль передают. "Смотри-ка, только хотел сольцы попросить! Вот это сервис!"
После кофе пили чай, потом ели сметану, потом уже до Карлу минут пятнадцать осталось. Поднялись наверх, закурили. Оля притащила банок пять сгущенки - "Девочки вам сувениры собрали". Я распихал эти банки по переметным сумкам.
Оля тоже прикурила сигарету и, глядя на приближающийся поселок, улыбнулась: "Знаете, мальчики, вот я до пятидесяти лет дожила, а только почему-то сейчас поняла, какое это удовольствие - кормить голодных, вышедших из тайги мужчин. Правда, скажу честно, попахивает от вас неслабо!".
Эрик еще долго вспоминал этих бельгиек. "Понимаешь, Серега, почему столько женщин сюда едет летом? Ты посмотри, сколько их тут, туристок, как курей... Норма эта твоя тоже, охота ей было ехать? У них тут, в глуши, все обостряется, понял, нет? Это настоящая романтика тебе. Как они кормили нас, а? Главное, ни слова по-русски, а как они чувствовали - с солью как угадали. Да и вообще".
Колька выбрался из спальника и начал его сворачивать.
- Домой возвратимся, я тебе, Серега, "Цитрон" подарю. Или "Цитрус", что ли, он называется?
- Какой "Цитрус"?
- Одеколон. С утра встанешь и не кушай ничего и чай не пей, а выпей одеколона. Весь фанфорик выпей и опять не ешь. У тебя все глисты и выйдут потом.
- Нет у меня никаких глистов. Откуда ты взял?
- Не знаю, откуда, а зубами ты по ночам так скрежещешь, что страшно. Как они у тебя еще не повылетали, твои зубы, - я не знаю. Будто верхом на коне по гальке едешь - такой же звук. Это глисты, точно, ну или, может, нервничаешь чего-нибудь, наверное.
Я представил, как еду на Айгыре по гальке где-нибудь в долине речки звук действительно жуткий, если зубами так скрипеть. Твердые копытца Айгыра вдавливают гальку, камешки скрипят, разъезжаются. У Айгырки копыта красивые - твердые такие, хорошей формы. Он поэтому по льду хорошо ходит, почти не скользит. А некоторые кони совсем по льду ходить не могут трясутся, торопятся, потом вообще начинают бежать и падают.
- Помнишь, Колька, как твой Серко морду разбил осенью на наледи, когда поднимались к Ташту-Колю?
- Да ну в пень на таких конях ездить. Я на него больше не сяду. Раскорячится, как мандавошка, и храпит. - Колька тушит бычок пальцами и втыкает его в щель на стене. - Слушай, парень, а может, рванем туда? В Ташту-Коль. За день дотуда доскребемся, если сегодня пораньше выйдем. Посмотрим, как там, чего. А?
- Давай. Мне самому охота посмотреть, есть там марал или нет. Как думаешь, есть или все ушли пониже?
- Придем - увидим.
- Ну, я все равно гречку варю? А то она последняя, больше вообще ничего нет.
- А, вари. Как-нибудь не подохнем.
И я выхожу на улицу варить. Подкидываю еще снега в котелки. Значит, пойдем туда, а не домой. Даже хорошо. Интересно взглянуть, как там. Мне все хорошо. И не надоедает, потому что я знаю, как неинтересно. Неинтересно, когда выстраиваешь себе будущее в голове, а потом ползешь к нему, как... как не знаю что, как эта самая мандавошка. Это как трахаться ради того, чтобы кончить.
А тут у меня будущего нет, вернее, оно так быстро меняется, что не уследишь. Пойдем, например, с Колькой в Экинчисуу, а по дороге неожиданно свернем в Таштумеес, в Таштумеесе не понравится - выберем себе какую-нибудь долинку покрасивее и туда потопаем. Зачем? - посмотреть. Интересно же, если там никогда еще не был. А потом вдруг надоест, так домой, на кордон, вернемся.
Мне вот осенью приперло лису поймать, я и таскался вокруг кордона целыми днями, выслеживал ее. Как надоело - перестал. Сам себе хозяин, что хочешь, то делаешь. Жизнь, одним словом, удалась. Тупая, вроде бы, без смысла и цели, не устремленная вперед и вверх, как положено, а мне нравится. И еще, я никогда до этого, разве что в глубоком детстве, да и то не смогу поручиться, никогда не испытывал настоящего счастья. Только разве что удовлетворение от чего-то. А тут два раза испытал за эти два года.
Возвращались с одним алтайцем - с Сашкой - с охоты. На два дня поднимались в тайгу весной, в марте, по снегу еще. Подморозило хорошо, тропа скользкая такая была, думал, наверняка улечу с конем со склона, а слезать не слезал - лень было. Сашка - напарник-то мой - полпути пешком шел, а я не стал. Пролазили в тайге попусту и спустились. Ничего такого особенного или очень хорошего за это время не произошло, все как обычно. Даже зверя не видели. По дороге домой решили заехать к пастухам-пенсионерам на стоянку чай попить.
Бабка стояла рядом с домом у коновязи и следила, как мы подъезжаем. Взяла у меня повод и привязала коня.
- Саввантич-то дома? - спросил Сашка.
- Мала-мала аракует дедка. Совсем пьяный, ездит туда-сюда. Проходите, чай пейте.
Седой Петр Саввантич на карей кобыле появился из-за сарая, покосившегося от весенних ветров, за его плечами прикладом кверху висела винтовка с укороченным стволом. Кобыла часто переступала ногами по мартовскому почерневшему снегу и вскидывала голову, выталкивая языком удила. Всадник остановился перед нами и молчал. Лицо его было расслаблено и взгляд неподвижен, тело иногда неожиданно покачивалось не в такт движениям лошади.
- Ты, Саввантич, опять на войну едешь? - спросил Сашка и залюбовался боевой посадкой наездника. Старый Акпашев был действительно хорош. Седые волосы, чистый пиджак, гордая осанка и расправленная грудь, созданная для наград. Петр Саввантич ласково улыбнулся нам, кивнул.
- Пусть приходят - всех убьем.
- Вы опять с китайцами воевать хотите? - спросил я.
- С китайцами.
У старика был такой пункт - как бабка арачки нагонит, так начинаются сборы на войну. Потенциальный противник был всегда один и тот же - Китай.
- Смотри, Серега, и тебя могут убить, ты же китайский язык в Москве учил. - Сашка засмеялся и подмигнул мне. - Ошибется кто-нибудь из наших и грохнет тебя на всякий случай.
Старый Акпашев по-прежнему ласково улыбался и смотрел на меня. Потом сказал:
- Убьем, конечно. Ты же чужой. Кто ты такой - не знаем, может, и шпион. Только шпион поедет из Москвы жить здесь. Только шпион тут жить будет.
Старику надоело стоять на месте, и он неожиданно легко тронул кобылу в галоп. Винтовка даже не шелохнулась за его спиной, когда он скакал от нас по дороге к лесу.
- Дурак он. Чего такое говорит - сам не знает, сволочь пьяный. Не слушай, сынка, дурака. - Бабка махнула рукой. - Идите, чай пейте.
