Вся вселенная TRANSHUMANISM INC.: комплект из 4 книг - Виктор Олегович Пелевин
Даже развив скорость и внимание специальными методами, ты не найдешь в мгновении ничего понятного – лишь бессмысленное и тревожное раздражение обнаженного нерва бытия. Все знакомое человеку возникает не в мгновении, а в уме, выбрасывающемся из настоящего в никуда.
Но что мы обнаружим в самом мгновении?
Мы обнаружим боль. Тонкое и быстрое страдание новизны и страдание утраты. Мгновения, если исследовать их под увеличительным стеклом, состоят из физического неудобства и муки непостоянства. Ум сбегает из них в свое рукоделие (чтобы не сказать рукоблудие) именно потому, что пытается таким образом защититься от свойственной бытию боли.
Опытным мистам, правда, доступна особая тонкая радость оттого, что находишься в настоящем моменте сознательно и по своему выбору – и видишь все перемены как грязь и ненастье за окном удобной повозки. Но испытать эту радость можно лишь тогда, когда совесть чиста, а ум покоен. Об этом высшем из утешений я скажу несколько слов позже.
Будь в мгновении сладость, доступная любому, все и так жили бы в нем, ибо каждая свинья хорошо знает, где дерьмо, а где желуди. Люди бегут из мгновения в небытие своих умозрений не просто так. Они делают это, прячась от жалящей неуютности настоящего.
Мы сами уходим из реальности в сон, созданный нашим разумом. Тогда почему мы согласно киваем головой, когда нас зазывают вернуться в мгновение?
Да потому, что мысленное прибежище, построенное нашим умом, тоже полно боли. Мало того, это и есть настоящий дом скорби, ибо люди так безумны, что научились производить в своем умозрении гораздо больше страдания и муки, чем возникает естественным образом в каждой новой секунде. И для таких безумцев (а их среди нас огромное большинство) возвращение к бегу мгновения действительно есть бегство от боли – но не оттого, что в мгновении нет боли, а оттого, что в нашем воспаленном разуме она куда сильнее.
Боли нет лишь в небытии, а всякая наша радость есть просто временное облегчение страдания.
Вот поэтому занятый поиском истинного счастья мудрец рассматривает себя как уже мертвого и при каждой возможности радостно соглашается исчезнуть совсем.
Как же быть тогда с тонкой радостью от нахождения в моменте, доступной опытным мистам? Противоречия здесь нет: радость эта, по сути, возникает именно оттого, что исчезаешь, и даже тревожный зуд бытия не в силах заставить тебя появиться опять (если полагаешь это простым, попробуй).
И вот что я думаю – не рождаемся ли мы в истине именно тогда, когда исчезаем?
Да, Смерть!
Маркус Зоргенфрей (TRANSHUMANISM INC.)
Коньяк был обычным для адмиральского кабинета ВЗОПом. Сигару я даже не отрефлексировал. А вот папка с материалами, шлепнувшаяся на стол, была какого-то тревожного багрового цвета.
– Много новой информации, – сказал Ломас. – Во-первых, от айтишников. Они говорят, исходная тренировка Порфирия уже неактуальна.
– Почему? – спросил я.
– Потому что он способен тренировать и переучивать себя в зависимости от решаемой задачи. И постоянно этим занимается. Все эти разметки и выборки он как угодно меняет сам. Похоже, мы с этой рыбой только время потратили.
– Меняет сам? – спросил я. – На основании чего? По каким правилам?
– На основании прежде совершенных выборов и различных лингвистических скриптов, считываемых из архива. Он столько раз делал это за последние три века, что вряд ли первоначальные скрипты играют сегодня в его целеполагании важную роль. Вернее, они могут ее играть, но это рулетка. Понять, на основании чего он принимает окончательные решения, мы не можем. Когда-то у него в приоритетах был Достоевский с Набоковым, а теперь там какой-нибудь…
– Гегесий, – сказал я.
– А кто это?
– Такой древний философ.
– Как вы это узнали? – вскинул глаза Ломас.
– Порфирий сам признает, что находится под большим его влиянием. Зачитывает вслух. У него с собой большая его книга.
– Вот так, – сказал Ломас. – Вот видите. А мы в это время Достоевского изучаем… Подождите…
Ломас зажмурился, и я понял, что он получает контекстную справку.
– Гегесий, да… Говорил о важности поиска истины. Некоторым духовным искателям советовал самоубийство. Способ – отказ от приема пищи. Но никаких крупных сочинений не сохранилось, насколько можно судить.
– Это у нас не сохранилось, – сказал я. – А Порфирий мог его трактат сам написать. Хотя с практической точки зрения достаточно было предъявляемых мне отрывков. Не удивлюсь, если он сочинял их в реальном времени.
Ломас вздохнул.
– Он, значит, ценит Гегесия?
– Он может врать, – ответил я. – Не забывайте, это римский император. Давайте не гадать о том, чего не знаем.
– Есть кое-что, известное нам точно, – сказал Ломас и подвинул ко мне поднос со стаканами. – Только сначала выпейте, это поможет. И сигарку… Вы вообще следите за международной обстановкой на поверхности?
– Нет, – сказал я. – Лет сто уже.
– Счастливчик. Тогда читайте внимательно. Это важно.
Первый материал оказался статьей – глянцевым разворотом, с мясом вырванным из какого-то журнала. Особенно удались ворсинки на бумаге в месте разрыва – такое в баночном мире любят.
«ФОРБС» Добросуд
НЕ УБЕРЕГЛИ
Рецензия на книгу П. Лукина «Душа-Ветерок»
Как добросудная женщина и мать будущего улан-батора я согласна, что у баночного авторитаризма есть свои плюсы. Парады, салюты, праздничная иллюминация, весенняя раздача семенной картошки, бесплатная чиповка жеребят – все то, что мы любим. Недаром народ Добросуда…
И так далее, и тому подобное – не буду повторяться, прочесть правильные слова можно буквально всюду. Радостно, когда у народа есть Вечный Вождь с большой буквы.
Но некоторое, не побоюсь этого слова, несовершенство нашего строя заключается в том, что низковольтные разряды, шебуршащие в банке с тремя (а то и двумя) фунтами ничем не примечательного серого вещества, получают вдруг такое усиление, что бесчисленные жизни должны, как железные опилки во время школьного опыта, развернуться вслед за ними – или прерваться вообще.
Поэтому за досугом Вождя тщательно следят его медики и конфиденты, тоже, конечно, давно переехавшие в банки.
Очень важно, чтобы Вечный Мозг не попал в симуляции под какое-то неожиданное психологическое влияние, особенно организованное вражеской разведкой. Но наши, как всегда, не углядели.
Да-да, дорогой читатель, я о той самой книге, о которой ходило в свое время столько слухов. «Душа-Ветерок» издана наконец официально – и доступна теперь узкому кругу эстетов, берущих книги не только на растопку.
Так уж вышло, что роль этого трактата в истории оказалась куда важнее содержащихся в нем смыслов (какими бы они ни были сами по себе). Поэтому в
