Избранное. Том второй - Зот Корнилович Тоболкин

- Я и не ссорился с ним. Я просто ушёл, и всё.

- Вот-вот. Как мать, – проворчал отец и отвернулся. – Ты, – приказал он Димке, – ступай в машину. Сейчас поедем домой.

- Нет, – замотал головой парнишка. – Я не поеду. Я поплыву дальше.

- Разреши ему, – мать приняла Димкину сторону. – Мальчику нужно прикоснуться к жизни. Уж слишком он у нас... тепличный.

Всё вас на сторону тянет. Одна здесь. Другой ещё где-то... Я что же, один должен жить?

- Ну почему? Тобольск не за горами, – мать поощрительно улыбнулась Димке, подмигнула отцу. – Ты познакомь меня со своими спутниками. Идёт?

- Идёт. А ты покажи мне свой комплекс.

- Что же мне делать с вами, бродяги? Шляетесь, шляетесь...

- Сам-то часто бываешь дома? – усмехнулась мать, погладив жёсткую отцовскую щёку. Отец брился два раза в день. Сейчас он хмыкнул смущённо, оттого ли, что выступила опять щетина, или оттого, что и сам редко бывал дома. Димка жил в основном с тёткой. – Ну вот, – подытожила мать. – Мы квиты. Здесь не задержишься? Хотя бы на ночь.

Отец бессильно развёл руками:

- Это зависит не от меня.

- Понятно: свитский генерал. Ну, пока, – она поцеловала отца в щёку, взяла Димку за руку, и они вышли на улицу.

Они подождали, когда уйдёт отцовская «Волга», и сразу отправились на территорию стройки. Взбирались на этажи, задевая обвязку котельных, стукались головами о трубы. Лёгкие алюминиевые панели ярко блестели, и здания, близ которых шёл Димка, казались занесёнными с другой планеты.

- Это очень удобно – такие панели. Они легки, долговечны, – разъясняла мать, чувствовавшая себя здесь как рыба в воде. У Димки кружилась голова от грандиозного скопления бетона, алюминия, от шипенья электросварки. Краны, точно могучие инопланетяне, спокойно и деловито переносили по воздуху блоки и панели, кто-то резко командовал «майна-вира». Кто-то бранился. Мать, видимо притерпевшаяся ко всему, была возбуждена и всё время что-то говорила.

- Вон мой объект, – произнесла она со сдержанной гордостью. – Может, один из самых главных.

- Почему? – тон матери Димке показался чуть-чуть хвастливым.

- Не понимаешь? А разве хорошо, когда задымлён воздух, земля загажена? Ну вот, я делаю всё, чтоб они были чище.

Среди металлических сложных сплетений на одной из опор сиял огонёк электросварки.

- Шаламов, – указала мать наверх. – Один из лучших электросварщиков.

Сварщик поднял щиток и помахал держаком.

- День добрый, Нина Ивановна! Как у нас, а? – спросил он Димку, и тот узнал в нём своего недавнего спутника, парня с золотым зубом, с русалкой и крестом на руках.

- Нормально, – в тон ему отозвался Димка, хотя, честно говоря, ему здесь не нравилось. На реке было лучше.

- Шкет понимает, – одобрительно кивнул Шаламов и, опустив щиток, высек из швеллера тучу искр.

- Ты не решил ещё, Дим, кем станешь? – спросила мать, когда покинули территорию стройки.

- Не знаю, – растерянно пожал плечами Димка. – Пожалуй, биологом, – сказал, чуть помедлив, потому что знал: своим ответом огорчит мать. – Или лесничим.

- Вот как! Здесь тебе, значит, не понравилось?

- Здесь неплохо, конечно. Очистные, сварка и всё такое... Но в лесу и на реке лучше.

- Хм.

- Я же не виноват, мам. Сама говорила: выбирать надо по душе.

- Ну ладно, – Нина Ивановна пыхнула сигаретой, но тут же смяла её и кинула под ноги. – Всё это сантименты. Ты у меня ночуешь?

- Нет, мам. Ночью мы отплываем.

- Доберёшься или проводить?

- Вот ещё! Доберусь, конечно.

- Деньги нужны?

- У меня есть, – соврал Димка. У него оставалось три рубля, но просить не хотел. «Если понадобятся, – решил, – продам фотоаппарат».

Мать не стала его задерживать и долго и удивлённо смотрела вслед уходящему сыну.

«Вырос, самостоятельный стал... А я и не заметила. Надо будет домой наведаться».

Но домой не хотелось. Пожалуй, больше всего из-за педантичной и слишком воспитанной золовки, с которой давно шла тихая и безгласная война за Димку. «Войне-то конец. Мальчик определился», – Нина Ивановна вздохнула, улыбнулась чему-то и, крепко прикрыв за собою дверь, вошла в отдел. Тут было привычно и неуютно, хотя в отделе работали женщины. Они поначалу принесли из дома цветы, но Нина Ивановна приказала: «Убрать! Здесь не оранжерея». Цветы убрали. Унылая, подтекающая в углах комната стала ещё унылей. Но Нина Ивановна этих мелочей не замечала. Цветам и деревьям она предпочитала чертежи и графики. Музыке – треск счётных машин, приказы селектора. Всё это заменяло семью. Всё это составляло её счастье.