Птичий отель - Джойс Мэйнард
В один из зимних дней, когда живот Ноэми уже еле помещался в самом широком из сшитых для нее платьев, она сказала Лейле:
– Когда-нибудь мы съездим с тобой в Париж и я отведу тебя в свою самую любимую pâtisserie[88]. Мы закажем себе эспрессо и целую тарелку макарун. – В ее мечтах почему-то совершенно отсутствовал ребенок.
Да, а потом они отправятся к Эйфелевой башне, а потом в Лувр, где обязательно посмотрят на любимые картины бабушки Лейлы – те самые, про балерин. Лейла к тому времени будет бегло говорить по-французски – вон как у нее уже хорошо получается. И еще они сядут на велосипеды и покатаются вдоль канала Сен-Мартен.
Ребенок родился в январе: стояли такие морозы, что Эмили засунула под пальто Ноэми пару горячих вареных картофелин, чтобы более или менее комфортно доехать до больницы. Все думали, что Ноэми назовет сына Тимми, но она назвала его Джеймсом – в честь Джимми Стюарта.
В конце следующего лета, на курсах по фотографии (неважно, что никакого фотоаппарата у Ноэми не было, зато туда ходило много мужчин) Ноэми познакомилась с очень приличным человеком, торговцем библиями Марвином. Через пару месяцев они обручились, а еще через пару месяцев поженились. Марвин усыновил Джеймса, и втроем они переехали в Учиту. Ноэми подарила Лейле красный кожаный пояс и записала на французском рецепт макарун – чтобы Лейла не забыла, но она и так бы не забыла.
Следующей весной 4-H[89] организовали конкурс на лучшую выпечку, и макаруны Лейлы получили первый приз. Потом местная группа «Молодежное служение» занялась сбором средств по борьбе с полиомиелитом. Тематикой кампании был «Веселый Париж», и Лейлу подрядили печь макаруны.
Когда Лейле исполнилось восемнадцать (она едва окончила школу), Эмили увидела в газете объявление, что зерновая компания «Пилсбери» устраивает конкурс на лучшую выпечку. Финалисты полетят в Нью-Йорк, где их разместят в гостинице «Уолдорф Астория». В Нью-Йорке пройдут национальные соревнования, а главный приз составит пять тысяч долларов.
Так, благодаря своим макарунам, Лейла очутилась в Нью-Йорке, поднялась на самый верх Эмпайр-стейт-билдинг и покаталась на метро. Не Париж, конечно, но тоже неплохо.
Первый приз Лейла не получила – наверное потому (хотя устроителям конкурса она не могла такого сказать), что мука «Пилсбери» оказалась более низкого качества, чем миндальная мука – необходимое условие в рецепте Ноэми. Лейла заняла второе место, которое давало право на получение многолетних запасов муки «Пилсбери», плюс семьсот пятьдесят долларов призовых денег. На муку Лейле было плевать, чего не скажешь про бабушку с мамой, но вот деньги позволили ей попасть в Париж.
На этом этапе рассказа Лейлы мы уже доели приготовленные Марией камаронес с рисом и манговое парфе. Я все ждала того самого поворотного момента в приключениях Лейлы, приведшего ее к озеру Ла Пас. И еще я была ей очень благодарна, что помогла мне переключиться с грустных мыслей про Ленни и Арло.
Лейла не знала в Париже ни единой живой души. (Ноэми к тому времени родила еще двоих сыновей и жила с Марвином в Канзасе.) На левом берегу она сняла меблированную комнату, следующим утром прошлась вдоль Сены и отыскала тот самый мост с фотографии, которая до сих пор лежала у нее в бумажнике. Потом она занялась поиском работы в пекарнях. Говорила всем, что специализируется в приготовлении макарун, но в таком качестве ее, американку, никто серьезно не воспринимал. И тогда Лейла купила все необходимые ингредиенты и вечером напекла порцию макарун – все строго по рецепту Ноэми. На следующий день она отправилась к хозяину самой первой пекарни, давшей ей от ворот поворот. Он сразу же вцепился в Лейлу руками и ногами.
Лейла работала на кухне: взбивала сливки с пищевым красителем и выкладывала заготовки на противень. Прошло два года. Как-то ее коллега Энни приболела, и хозяин поставил Лейлу за прилавок.
Вошел посетитель. Он хотел купить два фисташковых макаруна. Один – с фундуком. И один лимонный. Из-под мышки у него торчал зачитанный томик Рембо в переводе на английский.
Все утро он просидел в углу за единственным столиком, попивая кофе, покуривая сигареты и потчуя себя макарунами. Три раза Лейла спрашивала, не желает ли он еще кофе, и он соглашался. И принесите еще макарун, пожалуйста. Судя по книжке, которую он читал, Лейла понимала, что могла бы обращаться к нему и на английском, но французский ей нравился больше.
Допив кофе, мужчина собрался уходить, но сначала подошел к Лейле.
– Могу я пригласить вас на бокал вина? – спросил он. Лейла ответила, что освобождается только через три часа, а он сказал, что подождет. И снова сел в уголке, продолжив читать Рембо.
Тут из служебного помещения вышла Арлетт, буквально на грани обморока.
– Ты видела?
– Кого?
– Ну, мужика за столиком. Который с книжкой. Это ж Марлон Брандо.
Лейла не часто ходила в кино, поэтому не узнала актера.
Он сводил ее в кафе за углом: они устроились за дальним столиком, но Брандо все равно узнали. Оказывается, он, как и Лейла, вырос в Небраске. Потом они до ночи гуляли по Парижу, после чего пришли в гостиницу, где он остановился. Ни в какое сравнение с ее меблированной комнатой. Он заказал в номер вино и закуски.
Всю неделю лили дожди, и сколько бы они ни пили красного вина, все равно мерзли, согреваясь лишь теплом собственных тел, часами не вылезая из постели.
На шестой день знакомства Марлон Брандо сказал Лейле, что хотел бы купить участок земли где-нибудь подальше от людских глаз. На съемочной площадке кто-то рассказал ему о поездке на озеро возле вулкана. Это где-то южнее экватора. Так вот: Марлон Брандо хотел бы взглянуть на это место – он летит туда завтра утром на личном самолете.
– Останься я Париже, совсем растолстею на твоем печенье, – сказал он Лейле. – Не хочешь полететь вместе со мной?
И Лейла вспомнила про Ноэми, которая жила теперь со своим торговцем библиями в Канзасе, обстирывала детей и развешивала их пеленки во дворе дома. Ноэми, которая хранила на тумбочке возле кровати стопки журналов и каждый год на 20 мая, в день рождения Джимми Стюарта, отсылала ему открытку. Да если б сам Марлон
