Пеликан - Мартин Михаэль Дриссен
Ветерок, дувший с мерцающей бухты в сторону берега, приносил соленый запах моря и заставлял трепыхаться куски целлофана, защищавшего заброшенные маленькие огороды по сторонам от дорожки. Андрей оставил позади падающую вперед оконечность скалы и, как обычно, тщательно пристегнул велосипед к проржавелому трактору.
Перед тем как начать подъем, он удостоверился, что ключи, банка колы, камера и конверт в заплечной сумке. Банкноты он взял из другого конверта, который днем ранее извлек из-под бетонного блока на Миклоша Зриньи.
На прогулку до нужной высоковольтной мачты уйдет как минимум полчаса. Она стоит на скудной каменистой лужайке последняя и самая высокая на этом участке горной гряды. Между бетонными блоками, на которых покоится столб, густые заросли колючего кустарника. В них и спрятан неприглядный белый пластиковый контейнер с круглой крышкой — из-под овечьего сыра с острова Паг, вероятно подобранный где-то на обочине. Блеклые синие цифры срока годности напомнили Андрею о том, сколько времени продолжается вся эта чехарда.
Дойдя до края лужайки, он остановился и повесил фотоаппарат на шею, так как в прошлый раз именно здесь видел перламутровок. Он вставил цветную пленку с высокой светочувствительностью. Как обычно, ни души. Дойдя до высоковольтной мачты, он положил сумку в траву и опустился на колени.
На белом контейнере сидел аполлон, pamassius apol, — самая красивая и редкая бабочка Хорватии, которая обычно встречается только в Национальном заповеднике.
Андрей осторожно поднял камеру. Это был роскошный экземпляр, с шестью круглыми красными пятнами на белых, дрожащих на ветру, распахнутых крыльях.
Достойную календаря фотографию испортит банальный белый пластиковый контейнер, но для верности он все же сделал несколько снимков. Если бабочка взлетит, то уже неизвестно, где приземлится.
Второй шанс действительно не представился. Когда Андрей подошел ближе, бабочка взлетела, даже не попытавшись сесть на фотогеничный цветок, и он быстро потерял ее из виду.
— Жаль, что этот контейнер в кадре, — посетовал Шмитц, когда они вместе рассматривали снимки. — Получилась бы прекрасная открытка.
— Да уж, — согласился Андрей и засунул фотографии обратно в папку. Никаких открыток с белой крышкой и таким броским сроком хранения: «29.03.1988».
— Тебе бы камеру с оптическим объективом, тогда не придется подходить так близко. Потом, если бабочка будет очень резкая, а фон немного размытый… есть тут у меня одна — лейка. Почти как кличка твоей любимой собаки! У нее фокусное расстояние…
Андрей покачал головой:
— Может, позже, папа Шмитц. У меня сейчас с деньгами не очень.
— Готов сделать тебе скидку двадцать процентов. Дорогой мой, я так рад, что ты снова фотографируешь!
— Нет, пока не получится.
— Знаешь что, я сброшу тебе тридцать процентов. — Шмитц положил свою мягкую рябую руку на руку Андрея. — Для меня это как инвестиция. Если сделаешь хорошую серию снимков с этим аполлоном…
Андрея стала понемногу раздражать его навязчивость, и он язвительно сказал:
— Эти открытки будут продаваться разве что у тебя в магазине. Марио не выставит их в «Ависе», предлагать гостинице тоже не станет, а после твоего выступления тогда на террасе и о киоске Тудмана можно забыть.
Старый Шмитц уязвленно на него посмотрел и сел на табурет.
— Да, так и есть, я — изгой в собственном городе. А все почему? Потому что не боюсь говорить правду.
— Ерунда. Эта твоя ненависть к евреям просто из рук вон.
— Ты-то что об этом знаешь? Ты на войне не был. Ты не знаешь, как нас, хорватов, угнетали. И кто же? Евреи, масоны и сербы. А что теперь? Сербы собираются присоединить Косово и Черногорию. История ничему нас не научила, это наша огромная проблема, трагедия нашей родины. Ты появляешься в кафе «Рубин»?
— Иногда.
— И что они обо мне говорят? Что говорит Кневич?
— Ничего. Они больше о тебе не говорят.
Старый Шмитц повесил голову и пробормотал:
— Предан молчанию. Изгнан из-за собственных идеалов.
Андрей похлопал его по плечу:
— Ну же, папа Шмитц, не драматизируй ты так. В городе много бывших охотников за евреями, но никто об этом уже не вспоминает, всех простили. Ты один глуп настолько, что все время лезешь на рожон.
Когда Шмитц поднял голову, в его глазах стояли слезы.
— Ты единственный, кто у меня остался, Андрей. — Он взял платок и высморкался. — Я часто думал: вот был бы ты тогда с нами. В усташах. В нашем собственном Независимом государстве Хорватия. Там твое место.
— Мое место? Это еще почему? — С Андреем не часто случалось, чтобы разговор заходил о нем лично.
— Мой милый мальчик… Ты пример образцового хорвата. Когда я представляю тебя в этой форме, с портупеей и в сапогах… с твоим-то ростом. Таких мужчин даже в СС не было. Клянусь, ты сделал бы серьезную карьеру.
— Карьеру?
— Обязательно. Ты пример чистой динарской расы. Сербы относятся к славянской расе, а мы — арийцы, так же как немцы.
— А сам ты что? — спросил Андрей немного злобно.
— Знаю, в отличие от тебя, я отношусь к другому типу, — ответил Шмитц снисходительно, будто был готов идти на уступки, лишь бы молодой друг слушал его хотя бы немного. — Я отношусь к средиземноморско-альпийской расе. У меня не зря немецкая фамилия. Мои родные родом из Граца.
— То есть ты думаешь, я бы сделал военную карьеру?
— Несомненно, — кивнул Шмитц. — Твое время еще придет. Попомни мои слова, ждать осталось уже недолго.
— За дом — грудью встанем! — пошутил Андрей и встал по стойке смирно.
— За родину — грудью встанем! — повторил Шмитц и вскинул правую руку.
— Пора мне домой, папа Шмитц, — засобирался Андрей, положив папку с некачественными фотографиями бабочек во внутренний карман. — Насчет лейки я еще подумаю.
Последняя поездка в Загреб прошла не так, как Йосип рассчитывал. Яна встретила его без настроения; вопреки обыкновению, кровать не была застелена красным сатиновым бельем, казалось даже, что ее несколько недель вообще не убирали. Себя Яна тоже не привела в порядок — на ее тусклом лице Йосип заметил отеки. Рядом с ним на диване сидела престарелая женщина, по крайней мере женщина, уже не казавшаяся на двадцать лет моложе его. Но Йосип мужчина приличный, он не хотел произвести впечатление, будто приезжает только ради секса. В конце концов, их связывает душевное родство, и все же мужчина не особо мечтает проехать двести километров на автобусе, чтобы встретить нечто похожее на то, что есть у него дома.
— Прости меня, Йосип, я сегодня не в форме, — призналась
