Искупление - Виталий Яковлевич Кирпиченко
— Тут не только закуришь, но и запьёшь, — мрачно ответил Сергей, и со злобой отшвырнул окурок.
— Чо так? — уставился в глаза Сергею дед.
— Чо, чо! Через плечо да в гачу! Милый соседушка, чтоб его приподняло да шмякнуло, деньги за электричество требует. Говорит, поиздержался, дети голодные.
— Сколь ты ему должон?
— Пять тысяч. Раньше говорил, что три.
— До пятого подождёт? С пенсии отдадим ему, брюхатому борову.
— Пять тысяч долларов? — поднял глаза на деда Сергей.
— Каких таких долларов? Он чо, в своей Америке живёт? — выругался дед. — За пять столбов и моток проволоки таки деньжищи, мироед проклятый! Ох, и придёт Сталин, ох, и сунет им под хвост головёшку!
— Не придёт и не сунет. Не нужен он теперь никому.
— Как это не нужон! Этих гадов расплодилось — ступить негде! А ты говоришь, не нужон!
— Почему он должен этим заниматься, а не мы сами? Он что, палач? Почему мы ждём кого-то, кто за нас будет бороться?
— Дык…
— Дык придёт по нашей просьбе, даже не просьбе, а слезливой мольбе, сделает своё доброе дело, очистит нас от воров, грабителей, предателей. Пройдёт время, и мы забудем о его добрых делах. Хуже того, нечистая сила будет проклинать его как палача, убийцу, губителя всего святого, и ещё хуже: мы им будем подпевать и поддакивать в их гадких делах. Так что, будем звать Сталина?
— Я завсегда был за Сталина! — твёрдо высказался дед, и в голосе его была обида за того, с чьим именем он строил колхоз, шёл в атаки, восстанавливал израненное войной государство. Звучала и уверенность в их общем деле, уверенность, что и другие, кому дорога страна, не предали Сталина, не предали его идеи, которые сейчас затоптаны, оплёваны, но оживут и будут опять звать народ на подвиги. Вернутся тогда и счастье, и радость к народу, и почувствует он себя вновь хозяином страны, её защитником.
— Народу как плохо не жилось, а он завсегда защищал свою страну, — дед Матвей в прищуре всё повидавших глаз, как в фокусе, собрал всю свою жизнь, напряг память. — Кода тута зверствовал Колчак с чехами, потом всяки разны банды шлындали, и тода народ знал, куда ему идти. Наболело у ево на душе за всё время, пока над им изгалялись все, кому не лень — и помещики, и богатеи, зализанный писарчук и тот казал над мужиком свою брезгливость. Вот так жили.
— А сейчас живём не так? — краснота щёк выдала возмущение Сергея.
— Ну, не совсем так. Никто, вроде, не издеватся, не убиват…
— И всё равно дальше порога не пускает власть своего кормильца-мужика. А при случае обдерёт его как липку. Вот так мы живём.
— С деньгами-то как быть? — вернулся к прежнему разговору дед. — Отдавать всё равно надобно, коль договор был.
— Нет их у меня. И взять неоткуда. Вот такой расклад.
— Как быть?
— Подержи арбуз!
— Какой арбуз? — не понял дед.
— Такой. Подаст в суд, опишут и заберут всё под метёлку.
Дед долго жевал губы, мычал под нос, а потом спросил:
— Слухай, Серёга, ты не знашь, сколь дадут за мою халупу? Пять этих дадут?
— Понятия не имею, — отозвался Сергей, не придав значения вопросу. — Я за всё пол-лимона уже вбухал, а толку мало — и печи нет, и сплю на голом полу, и ем на приступочках.
— Продавай мою, забирай деньги себе, а я, сколь смогу, поживу в твоей бане. Какая мне разница, где помирать! Лишь бы не на улице, чтобы собаки не грызли. На похороны деньги я припас, тратиться тебе не надо. Одежонка тоже есть.
— Спасибо на добром слове, дед Матвей, — прокашлявшись, сказал Сергей. — Если и сделаем так, то жить ты будешь в доме, а не в бане. Только рано пока об этом говорить, может, найду эти баксы, будь они прокляты. Томка что-то давно не показывает носа?
— И я её не видал давно уже, — пожал плечами дед. — Тольки откуль у ей деньги? Мужика нет, детей кормить чем-то надо.
— На время бы перехватить. Может, подскажет что.
Послышался отдалённый стук копыт и фырканье лошади.
— Едет мой Алёша Попович, — усмехнулся Сергей. — Интересно, нашёл он что или просто прогулялся?
Во двор, подбоченясь, въехал Анатолий. Сергей отметил преображение в поваре. Щёки румяные, серые глаза с блеском, русые волосы отливают на солнце золотыми кольцами, плечи широкие и прямые. Подъехав к крыльцу, не слезая с боевого коня, он бросил на доски плотно набитую чем-то суму.
— Неужто голова Соловья Разбойника? — спросил Сергей без тени улыбки.
— Карлы с бородой, — не менее серьёзно ответил новоиспечённый богатырь. Слезать с боевого коня не спешил. Не хотелось казать свою беспомощность. — Мешок малый взял, там её пропасть.
— Нам и надо-то её с гулькин нос, — высказал своё Сергей. — Засолим банку — и хватит.
— Это такой продукт, всем продуктам продукт! — не согласился Анатолий. — Это кладезь здоровья! Витаминов куча, калий, магний, железо! Чистит кровь, придаёт аппетит, защищает от семи хворей…
Дед Матвей, выпучив глаза, слушал и не мог понять, о чём говорят мужики.
— Заготовить бы, да где хранить? В холодильник много не засунешь, — Сергей не находил решения возникшей, как из морской пены, проблемы.
— Я её в банках засолю и заквашу — делов-то!
— А где банки взять?
— Завтра я их воз привезу! Буланка отдохнёт, и завтра мы в район слетаем поутру.
— Вы ж всё побьёте, если в мешках. А в ящике — как его приспособить к хребту?
— Вот мы и подошли к главному вопросу — нужен лёгкий ходок. На рессорах и резиновом ходу.
— Может, сразу закажем и карету с фамильным гербом?
— Это потом, — согласился Анатолий.
— Когда? Завтра нас опишут, дадут под зад коленом! И мы свободны! «Бывали дни весёлые, гулял я молодец!»
— Как опишут? За что опишут? Кто опишет?
— Пером опишут, за долги, по решению суда. Вопросы ещё будут?
— Вот так новость! — Анатолий сдвинул на затылок шапку. — Это решение уже есть?
— Пока нет. Но пригрозили.
— Как быть? Долги большие?
— Пять тысяч в долларовом эквиваленте.
— Деньги небольшие, только где их взять?
— Какое совпадение мыслей! И я так думаю.
— Если… нет, — ушёл в себя Анатолий. — Тут что-то другое надо придумать. Разве… нет, это тоже не годится. Где мы можем заработать эти деньги?
Анатолий, слезая с Буланки, больше не беспокоился о своей неуклюжести, забыл про неё. Он поглощён всецело проблемой выплаты долга. «Пять тысяч — разве это деньги? — думал он. — Мелочь! Но и эта мелочь — неподъёмный для него
