Жених по объявлению - Виталий Яковлевич Кирпиченко

— Ничего! Я не холуй! Жри, что найдешь!

«Смотри-ка ты, голос прорезался! А я-то думал: может, не все потеряно? Может… Впрочем, это от тебя самого зависит».

На работу я пришел с больной головой и плохим настроением. Но не это было главным. Я заметил, что все стал видеть не так, как видел вчера. Как-то критически, что ли, сбоку, со стороны, со всех сторон. Поздоровался с начальником и тут же упрекнул себя: «Что это ты расплылся в улыбке? Разве нельзя было обойтись без этого идолопоклонства? Веди себя как равный среди равных!» Вызвал на доклад своего подчиненного, стал его наставлять. И тут же мысль: «Он умнее и способней тебя, а ты его учишь уму-разуму с видом недосягаемого в величии босса!» Оставшись наедине, я вдруг увидел себя маленьким и ничтожным человечишкой, от которого ничто не зависит, но который вон из кожи лезет, чтобы показать себя значительной фигурой, достойной уважения. «На хлеб с маслом дают, а дальше что? На холмике что будут говорить сослуживцы? Улучшил бетон. А еще что, если не изобрел, то улучшил хотя бы? Ничего! Может, воспитал поколение ученых? А сам-то имеешь право называться ученым?» На молодом сотруднике выместил накопившееся, наверное, за всю жизнь зло. Понимал, что не то делаю, а делаю. И парень неплохой, работает упорно над темой, и сдвиги уже есть, а я напал на него с жадностью бульдога. «Почему из графика выпали на два дня? — терроризировал я его, зная, что вины его в этом никакой. А если и есть чья вина, так она в большей степени моя. — Программа срывается, а мы и пальцем о палец не ударили! Почему?» И внутренний голос, похожий на голос Микки: «Так его, так! Он в чем-то повторяет тебя. Его тоже привели за ручку, посадили в мягкое кресло и хлопают в ладоши, довольные содеянной подлостью!»

Дверь в квартиру открывал с бьющимся громко сердцем. Придерживая подбородком пакет с апельсинами, я вошел в свое жилище. И первое, что я увидел, был Микки. Он стоял в тесном коридорчике с мокрой тряпкой в руках, вид его говорил: «Пока ты там на работе своей развлекался анекдотами, я прибрал в квартире. Грязи тут у тебя… Вот так целый день, без обеда… рук поднять не могу».

Меня тянуло на кухню. Я надеялся увидеть там такое, что должно меня меньше всего удивить, а поразить — это точно! На кухне порядок. Кастрюли на месте, вода из кранов не бьет фонтаном, да и течь она не должна — краны все я перекрыл. «Все ли в порядке в кабинете? — шевельнулась страшная мысль. — Не залиты тушью и чернилами мои труды и книги? Все на месте, все без изъяна. Что ты, сволочь, натворила и где?» — уставился я на Микки с тряпкой в руках.

«Вместо того, чтобы возмущаться и обзываться, посмотри на свои кастрюли. Они у тебя все были заполнены Бог знает чем! В одной горсть гороха, в другой горсть муки, в третьей манка, и всего по крохе. Я все ссыпал в одну большую кастрюлю, а эти помыл и поставил сушиться. Вот так, горе-хозяин!»

Я подскочил к кастрюле и увидел то, о чем только что сказал мне Микки. Чтобы не обидеть его, я не стал выбрасывать при нем на помойку то, что было еще сегодня утром моими неприкосновенными съестными запасами. Вынес ночью, когда Микки крепко спал на моем диване.

Провожая следующим утром меня на работу, Микки сказал мне: «Слышь, апельсины мне больше не покупай — дорогие они. Да и толку с них, как от козла молока. Купи молока, творожка немного, ну, хлеба купи, что подешевле. Нам жить еще долго, а денег у тебя, судя по обстановке, не так и много. Я тут как-то раз зашел к соседям, так у них разве что птичьего молока не водится. Принялись меня угощать наперебой. Думали, я обрадуюсь и накинусь на их жратву. Как бы не так! От всего отказался! Слюной чуть не захлебнулся, а не взял и крохи! И тебе советую так поступать — хочется, а не буду! Вот так, брат, надо закалять свой характер, вырабатывать волю!»

Плохо ли хорошо, но десять дней пролетели незаметно. Микки меня по-крупному не беспокоил, так, по-мелочи. Один раз замочил в ванне мою дубленку да раз выкинул в окно на кухне кофемолку. Объяснения его были просты и не лишены логики: «Как можно напяливать на себя такую псину?», «На танкодроме грохоту меньше!»

Вот уже и хозяин Микки не сегодня-завтра примчит, и Микки бы радоваться, а он, вижу, сам не в себе. И то ему не так, и это не так. На апельсины посмотрел, как на змею ядовитую. И не прикоснулся даже к ним. Кряхтит, чешет бок, скулит.

— Что у тебя не так? — не выдержал, спросил я его. — Блохи, что ли, донимают?

«Кроме блох, ты ничего больше придумать, конечно, не смог? — скривился Микки. — Какая ограниченность, а царем природы не забываешь себя величать! Бестолковая дворняга профессором кажется по сравнению с тобой!»

— Ничего не понял. Нагородил тут до небес, а где истина — не понять!

«Куда уж вам, великим, понимать простые истины — вы в небесах витаете и не можете приблизиться к земному!»

— Например?

«Мой сосед по совместной квартире завтра приезжает, это тебе о чем-то говорит?» — выкрикнул Микки, и мне показалось, что в его карих глазах сверкнули слезы.

— Вот и хорошо! Будешь со своим другом. Привезет тебе заморские гостинцы!

«Плевать я на них хотел! — Микки стукнул кулаком по подушке. — Не всех можно купить за ананас!»

— Гулять будете в парке, в цирк сходите, мороженое поедите, — стал я перечислять привлекательные моменты, которые мне были милы, но за неимением времени и денег все откладывались.

«Был я и в цирке, гулял в парке, ел мороженое — эка невидаль! Я о другом. Вижу, не доходят до тебя прописные истины, наверное, голова забита высокими идеями, и простые, житейские истины не находят там места. Я не хочу возвращаться к нему!»

— Почему? — растопырил я руки от удивления.

«Он примат из приматов! Смеется, когда надо плакать; радуется чужому горю; завидует успешному, не ударив при этом пальцем о палец, чтобы самому сделать что-то хорошее, нужное! И ты меня хочешь вернуть к этому чудо-человеку?»

— Ну… — я не знал, что говорить. — И со мной у тебя были проблемы? Я же