Фанаты. Сберегая счастье - Юлия Александровна Волкодав
Сашка начинает потихоньку собирать вещи, засунув свои вопросы и комментарии куда подальше. Примерно туда, где уже лежат все её представления о справедливом телевидении, которое ищет новые лица и таланты. Да и зачем лично ей новые? Когда есть один, бесконечно любимый и в меру затраханный талант.
Кутюрье
— И я всё равно решительно не понимаю, зачем мы туда едем.
Сашку раздражает примерно всё. Во-первых, отменился вечер отдыха, хотя Всеволод Алексеевич клятвенно обещал между съёмками «Ты — звезда» лежать в постели. В крайнем случае, на диване. Как же, полежал. Один день максимум. А потом то участники его команды репетировать припрутся, то он с ними на репетиционную базу Мосфильма едет, то вот, пожалуйста, светский выход. Туманов в своём репертуаре. Во-вторых, в салоне такси явно пахнет табаком. Нет, понятно, чья бы мычала. Но одно дело курить дома в форточку, другое — постоянно дымить в замкнутом пространстве. Сашка же не за себя опасается, а за одного товарища, беззаботно рассматривающего столичные пейзажи через тонированное окошко. В-третьих, сам факт, что он вытащил её на чей-то там день рождения, Сашку бесит. Она так и знала. Стоит оказаться в Москве, и у него тут же найдётся миллион дел, старых знакомств и способов весело провести вечер. Нет, если ему хочется, ради бога. Но он же один не пойдёт, потому что мало ли что… А Сашке на гламурных тусовках что делать? Она никого не знает, зато старые знакомые Туманова будут рассматривать её под микроскопом. И завтра ещё пара статей появится в каких-нибудь жёлтых газетах.
— Сашенька, там не будет никаких журналистов, это закрытое мероприятие. Ну пойми, я не могу отказать старому другу. Может быть, это его последний день рождения.
— Ещё лучше, — фыркает Сашка. — Ему исполняется сто?
— Намного меньше, он моложе меня.
— А с чего тогда похоронные настроения?
— У него болезнь Паркинсона.
— Что?
Сашка аж заходится в кашле и резко поворачивается к сокровищу. Вот он вовремя сообщил. По дороге в ресторан. А сокровище сидит такое невозмутимое, красивое до слюнотечения — в белой рубашке с голубым шейным платочком и голубом же лёгком пиджаке. Хоть сейчас на сцену. Сашке вот в бежевом брючном костюме, им же когда-то купленном, но надетом всего пару раз, далеко не так комфортно. Она бы джинсы предпочла.
— И давно?
— Уже три года.
Сашке становится нехорошо.
— Всеволод Алексеевич… Как бы вам объяснить… А вы вообще знаете, что это за болезнь такая?
— Сашенька, я давно живу на свете…
Его любимая присказка, особенно когда надо развенчать какие-нибудь её иллюзии на его счёт.
— Я в курсе. Но может, вы этой областью знаний не интересовались. Всеволод Алексеевич, я боюсь, что юбиляр будет несколько…кхм…не в той форме, чтобы принимать поздравления.
— Он не юбиляр, у него обычный день рождения. Саша, я понимаю, что мы едем на праздник к тяжело больному человеку. Именно поэтому я согласился. Мне позвонил его помощник, сказал, что Яков Моисеевич видел меня в шоу «Ты — звезда» и поручил уточнить, в Москве ли я, и пригласить на праздник. Всё очень удачно совпало.
— Да уж куда удачнее, — ворчит Сашка. — Сейчас второй выпуск шоу выйдет, вас ещё на пару корпоративов пригласят. Раз уж вы в Москве. Так а кто он, ваш Яков Моисеевич? Не помню такого имени среди ваших авторов.
— А он не автор. Он кутюрье. Ну в то время, когда он начинал, его профессия называлась портной. И он одевал всю нашу эстраду ещё в советское время. По крайней мере, старался одевать красиво, по возможностям тех лет.
— Постойте! — Сашку осеняет. — Так это Покровский, что ли? Яков Покровский?
— Ну да, — кивает Туманов.
— Тот самый, который вас хотел… Кхм, ладно. Просто байка из жёлтой прессы…
Сашка аж смущается. Иногда надо всё-таки фильтровать базар. Она, конечно, привыкла говорить с ним на любые темы, но не на такие же. Мало ли, что она вычитала во времена своей бурной молодости о его не менее бурной молодости.
— Хотел меня трахнуть в туалете, да, Сашенька. Называй вещи своими именами.
И лучезарно улыбается. Настроение хорошее у человека. А Сашка прямо ощутила, как дёрнулась машина. Водитель тоже впечатлился.
— На каких-то съёмках дело было. Я пошёл, прости за откровение, пописать. Подхожу к умывальнику, наклонился, руки мою. А тут он, сзади подошёл. Лапы мне на талию положил и говорит: «Всеволод Алексеевич, ну что на тебе за брюки, право слово, ты где их взял? Приходи ко мне, я тебе нормальные сошью». Ну я и остолбенел. Слухи-то ходили давно. И, заметь, на дворе семидесятые годы, когда за такого рода интим грозит статья уголовная. Да и дико для нас это всё. В голове мелькают мысли: дать в морду, дать по яйцам, послать матом, убежать.
— И что вы выбрали?
— Последнее, — усмехается Всеволод Алексеевич. — Что, в твоей газете, или откуда ты эту историю знаешь, концовка была другой?
— Той же. Потом вы рыдали на плече обалдевшей супруги и жаловались на нанесённую вам душевную травму.
— И нечего язвить. У меня действительно была травма. Тем более, что хорошие брюки, да и вообще костюм мне бы не помешали.
— Тем не менее, вы подружились. Причём настолько, что спустя полвека готовы ехать к нему на день рождения. Терзают меня нехорошие подозрения…
— Сашенька! Не стыдно? Уж тебе-то я могу не доказывать свою гетеросексуальность? Спустя какое-то время мы объяснились, а потом и подружились. В хорошем смысле! Думаешь, много модельеров было в Советском Союзе? А Яша шил уникальные вещи из подручных материалов, из любых тканей, какие удавалось достать. И умел скрывать все недостатки фигуры.
— Ой, какие у вас недостатки, одни достоинства…
— Тогда никаких не было, но это я сейчас понимаю. А в те времена казалось, что пузо выпирает, что задница широкая.
— У вас?! Господи…
— Телекамера сильно полнит, не забывай. В общем, мы пронесли добрые отношения через всю жизнь. И как я понял, сейчас, когда он болеет, не работает, вокруг него осталось не так уж много друзей. Знакомая история, правда?
Сашка тяжело вздыхает, надеясь, что ответа он не ждёт.
— Поэтому я согласился. Раз уж мы так удачно в Москве. Из Прибрежного не поехали бы, конечно. Но всё сложилось. Ну что ты хмуришься? Вкусно поедим, посмотрим показ
