Замки - Ирина Леонидовна Фингерова
– Я так собираюсь с духом. Это отрезвляет.
Тамара внимательно смотрела на меня и не торопила.
– Так я чувствую, что это только мое тело. Моя свобода.
– Вы чувствуете себя несвободной?
Я кивнула.
– Кто и каким образом ограничивает вашу свободу?
Она, наконец, допила. Облизнула губы.
– Не знаю. Я не могу быть собой.
– А кем можете?
Морган тоже не может быть собой. Он хочет быть кем угодно, но не собой. Или, может быть, в этом суть? Самому решать, кем становиться.
– Я как хамелеон, меняю форму, цвет, а сама…
– У хамелеона есть своя окраска, – перебила Тамара, – пора платить по счетам, – снова плотоядный смех, позвала официантку.
Тамара была из тех женщин, которые явно любят свой зад.
Несут его как знамя своей гендерной идентичности. Морган разработал свою классификацию задниц. О человеке можно многое сказать по походке и ягодичным мышцам. Обладатели мясистых задов – циничны и сластолюбивы. Костлявые – любят стихи и сигаретки с капсулой. Бесформенные – шаркают и расшаркиваются, а жирные – говорят торопливо и много улыбаются.
Тамаре шло любить свой зад.
Она почти понравилась мне, когда, наконец, распустила волосы.
Предложила арбузную жвачку.
Поблагодарила за честность.
Но, в конце концов, посоветовала почитать Карнеги.
Больше мы не виделись.
Глава 9
Я хотела бы выдавить самое отвратительное, что во мне есть: стержни прыщей на лбу, козявки в носу, застарелый зубной налет на труднодоступных щетке местах, завистливость, тщеславие, дурость, хотела бы выдавить все это, хорошенько, не жалея сил, в большую мощную соковыжималку, сделать фреш, украсить его листочком мяты и апельсиновой долькой и скормить всем тем, кто меня любит. Ешьте на здоровье! Но вместо этого я наливаю кленовый сиропчик, добавляю сахарку и надеюсь, что ни у кого не слипнется.
Мне так хочется нравиться всем на свете.
У меня есть для этого все, что нужно. Высокий голос, розовые щечки, наивный взгляд. Я умею внимательно смотреть на людей. Я задаю вопросы о них самих вместо того, чтоб говорить о себе. У меня есть специально отработанный смех на случай несмешных шуток. Я делаю необычные комплименты. «У тебя красивые ключицы», – говорю я. «Тебе идёт вечер», – говорю я. «Ты здорово расставляешь паузы», – говорю я.
Но умение видеть других не мешает мне быть невидимой.
Только один человек умудрился меня разглядеть. Морган. Он подобрался ко мне так близко, ближе, чем кто-либо другой. Включил яркий свет, сунул меня на предметное стекло и стал рассматривать в микроскоп. Так я узнала, что я – не злая, а не добрая. Что вместо того, чтоб отстаивать свое мнение, я прикрываюсь тем, что уважаю чужое. Что если со мной и приятно общаться, то лишь потому что я абсолютно нейтральна. Как йогурт. Безвкусная обволакивающая жижа. Можно прикладывать к ране и лечить гастрит.
Вот что такое дружба. Система зеркал, в которой изображение становится бесконечным. Зацикливается. Единственный способ увидеть свое отражение – другие люди. Чем они ближе, тем точнее. Главное учитывать прозрачность стекла. Мутное соврет, как его ни протирай и ни уговаривай. Как понять – я вижу свое отражение в прозрачном озере или в болотной трясине?
Морган подобрался ко мне так близко, ближе, чем кто-либо другой.
Так я узнала о своем уродстве. Или о его уродстве?
Мы сидели в Газебе и играли в «я никогда не». Праздновали день рождения Адама. Не знаю, сколько ему исполнилось. Может быть, сорок. Никто не купил торт, не было свечек. Зато несколько коллег с завода принесли Бехеровку. Сорок похоже на окорок. Все, испекся. Но нет… Сидит, веселится. Как так? Мне нравится темно-зеленое стекло и пряный обжигающий вкус. Немного напоминает сироп от кашля. Мы пили из одноразовых рюмок. Кто-то перебирал аккорды и симметрично разрезал вечерний воздух на куплеты.
«Бог устал нас любить» пел усталый голос. Жук пришел вместе с женой. Её синие брови то и дело задорно подскакивали, когда она смеялась. Её смешил доктор Живаго – хирург из районной больницы. Он подарил Адаму на день рождения сборник своих стихов и афоризмов.
Морган молчал весь вечер. Я наблюдала за Мартой. Его матерью. Морган называет её «сущая женщина». Пренебрежительно выплевывает это «сущая», как будто этим всё сказано. Они похожи больше, чем ему хотелось бы. Я часто обедала у них дома, Марта готовила простую еду, но очень вкусную. Ничего лишнего. Мясо, запеченное в горчичном соусе с мандаринами. Пасту с соусом песто и твердым сыром. Огромную миску салата из индейки, яблока и сельдерея. Даже странно, что мы ходили за продуктами в один и тот же продуктовый. Она не боялась экспериментировать с «импортными банками», как говорила моя мама. И приносила хлеб отдельно, в плетеной корзинке, вместо того, чтоб выкладывать его на тарелку. В общем, нравилось это Моргану или нет, но они ели совершенно одинаково. Держали вилку в правой руке, а нож в левой. Оттопыривали мизинец, когда пили чай из больших неуклюжих чашек (а из маленьких не пили, потому что страшно любили чай). Оставляли ровно две недоеденные «вилки». Почему-то никогда не могли съесть всё, вне зависимости от количества еды и степени голода. Сережка смеялся и отправлял остатки к себе в рот. Они даже огурцы режут одинаково! Какими-то треугольниками. Могут заснуть сидя. И смотрят они… Не знаю, есть что-то общее в том, как они смотрят. Лениво, слегка прищурившись, наклонив голову вбок, как будто собираются спросить: «Ты сейчас серьёзно?»
Этот вопрос обладает мощной силой. Так же, как и «а зачем?» или «и что?». Любую аргументацию можно разбить о достаточно выразительное сомнение во взгляде. Всего лишь убедить собеседника, что умных мыслей от него не ждешь, чтоб он внезапно поглупел. Через пару минут он, конечно, справится и продолжит (в крайнем случае будет представлять перед сном, как он мог бы ответить, но не смог), но эффект уже будет не тот.
Они и друг на друга так смотрели. Может, потому и не ладили.
Но с Сережкой было по-другому. Марта становилась теплей. Они друг друга любят, это ясно. Нет, не потому, что два года назад поехали в Прагу, чтоб целоваться у статуи Яна Непомуцкого, вглядываясь в мутные воды Влтавы и загадывая одно желание на двоих. Не потому, что срывали кислые яблочки в ботаническом саду и фотографировались на старенькую «мыльницу». Не потому, что как-то раз залились абсентом и набили себе татуировки с именами
