Замки - Ирина Леонидовна Фингерова
– Со мной? – бросил через плечо.
Лилит как-то сообразила, что он говорит с ней. Шли молча, только иногда Чохи плевался. Остановились у супермаркета. Зашли. Лилит чувствовала себя неловко – казалось, все на них смотрят. Это даже лестно. Чохи был похож на пирата. Не хватало только повязки на глаз и ворона на плече. Попугай бы ему не подошел. Взгляд у него был жесткий, злой. В одной руке – лайм, в другой – рука Лилит.
– Перец Ахи, – он подошел к консультанту. Тот протянул ему бутылочку табаско.
Лилит переживала, что у него нет денег, потому что у неё не было и потому что странная получилась ситуация, и потому что кассирша знает её маму, не слишком хорошо, но иногда могут поболтать, если народу немного… Но Чохи достал бумажник из нагрудной сумки и расплатился. Более того, оставил сдачу.
У дома посидели на скамейке. Чохи смотрел на то, как темнеет небо, и жевал табак. Доставал из круглой металлической коробки щепотку табака и засовывал под верхнюю губу. Он был абсолютно сосредоточен на том, что делал. Лилит даже показалось, что он забыл о её присутствии. Когда напряжение, витающее в воздухе, стало невыносимым, она встала и пошла к двери. Чохи последовал за ней.
Мамы не было дома. Мама еще не ослепла. Но катаракта уже созрела. И Лилит тоже.
Достала из стенки зеленоватые бокалы на высоких ножках. Чохи налил писко[34], добавил перец, лайм и сырое яйцо.
– Пить, – сказал Чохи.
Провел ладонью по щеке Лилит.
Она выпила залпом.
И тогда он наконец-то на неё посмотрел. Долго. Изучающе. Лилит выдержала взгляд. Выпила ещё. Чохи не церемонился. Развернул Лилит лицом к стене. Грубо и резко лишил её иллюзий. От него пахло пóтом. Мозоли на руках царапали кожу. Теплый и шершавый. Крови было совсем немного.
– Первый, – удивленно протянул он.
Застегнул брюки.
А потом радостно засмеялся.
Перед отъездом подарил своё фото. С собой было только семейное. Жена и три дочки. У всех смоляные волосы и высокие скулы.
Ещё подарил квадратный кожаный рюкзак, набитый деньгами.
– Будет магазин, – сказал Чохи.
Так появилась «Шамбала».
Я никогда не понимала, выдумывает Лилит или говорит правду. Однажды Адам сказал, что с ней никогда не ясно, что метафора, а что факт. А потом сказал, что в сущности это одно и то же.
– Так что я никогда не жалела о своем первом сексе, – подытожила Лилит.
Ах, вот к чему была эта история.
Я посмотрела на выражение лица Адама. Такое же, как и всегда. Или нет? Мне кажется, ему больно. Но, возможно, он просто съел лимон или что-то вроде того.
– Налей немного, – я впервые за вечер услышала голос Моргана.
Доктор Живаго подлил ему пива. Морган сделал несколько больших глотков. По правилам игры в «я никогда не» это значило, что Морган жалел. Если с тобой случалось то, о чем говорят, – делай глоток. Пей, если твой опыт уникален. Пей, если твой опыт неуникален. Пей-пей-пей. Ты ведь в окружении друзей.
Никто не отреагировал на его откровение.
Марта жевала тарталетку с грибами и ковыряла палочкой мерзлую землю. Адам произносил длинный тост самому себе, но никто его не слушал. Жук разминал жене плечи, и её неугомонные синие брови подрагивали в такт его движениям.
– Я жалею, потому что меня изнасиловали, – сказал Морган, продолжая наигрывать на гитаре «Алюминевые огурцы», – может быть, у меня СПИД.
– ВИЧ, – Жук его перебил.
– Что ВИЧ? – Морган продолжал играть.
– СПИД – это уже стадия клинических проявлений, если не ошибаюсь, – протянул Жук. У него странная манера речи. Он любит ставить паузы не в тех местах, где они нужны, и интонационно подпрыгивать в конце предложения. Как будто там запятая.
– Ты же медик, должен знать.
– Ненавижу слово «медик», – Морган поморщился.
– Бедный наш Вовка, – жена Жука отгрызла здоровенный кусок соленого огурца и заплакала, – земля ему пухом…
Я ничего не понимала. Марта молчала. Сережка тоже. Морган не попадал в ноты. Ветер, оказывается, довольно холодный. Господи, я представила реакцию своей мамы. Это жестоко. Зачем он устроил это шоу? У Моргана наверняка есть запутанное объяснение. Убедительное. Точное. Я просто не могу его понять. Выбить из Марты немного эмоций? Тогда зачем отвергать её каждый раз, когда она пытается поговорить? Он наверняка уже жалеет. Морган не злой, просто одинокий. Еще и с другом Жука так вышло… Глупо. Неловко и глупо. Бедный Морган, он не хотел… Тяжело, когда твоя мама такая красивая. И ещё тяжелее, когда некрасивая. Уставшая, несчастная. Он просто не знает.
– Завтра к врачу пойдем, – наконец сказала Марта, – он тебя посмотрит. А ещё лучше в кожвендиспансер! – оживилась она. – Там точно скажут!
Морган побледнел. «Алюминиевые огурцы» неслись по кругу четвертый раз. Его заело на припеве. На брезентовом поле. Не прорастут огурцы. Не получится. Ничего не получится.
– Здоровый мужик просто взял и отымел меня в подъезде! Тебе что, плевать? – Морган сорвался на крик.
– Это шутка! Просто шутка! – я не выдержала.
Морган медленно развернулся в мою сторону.
– А знаешь, что на самом деле смешно? Мой подарок Адаму. Или твой?
Морган достал из внутреннего кармана куртки конверт и бросил на стол.
Там были фотографии, которые я ему отправила.
Фотографии, которые сделал Владислав.
ФОРУМ
«Optimum medicamentum quies est».
«Лучшее лекарство – покой».
– Новый дом должен быть очищен от смрада, – сказала Амальда, глядя на раздавшиеся от воды одутловатые тела, – нужно их сжечь.
Выжило человек пятнадцать, не больше.
Отто Закс настойчиво тряс голову бездыханной девицы и взывал к небу:
– О жизнь, отчего ты так несправедлива? Почему эта юная особа покидает наш мир, так и не успев обрести покой?
Морган приблизился к ним, откинул голову утопленницы назад и надавил кулаком на грудь. Девица закашлялась и низвергла поток водных струй прямо на блаженную улыбку Отто.
Морган научился спасению утопающих в монастыре Сен-Круот. Старик Арнет был лекарем до того, как оказался в лепрозории, и многое показал своему юному протеже.
