В мечтах о швейной машинке - Бьянка Питцорно
Рухнув наконец в постель, я уснула так крепко, что с утра не смогла вспомнить ни единого сна – только яркие цвета и узоры парчи, превратившейся, однако, не в модное платье по парижской моде, а в украшенное цветами сакуры кимоно из оперы «Мадам Баттерфляй», которую я видела в прошлом году в театре. И когда назавтра я снова увидела эту ткань и этот рисунок, мне тотчас же вспомнились репродукции гравюр с изображением японские пейзажей: я не раз восхищалась ими, встречая в журналах, а недавно видела несколько штук в гостиной синьорины Эстер. Маркиза рассказывала, что за границей Япония несколько лет назад вошла в моду, породив стиль, который так и назывался – «японизм».
Моя швейная машина была встречена с огромным любопытством, но синьорина Джемма быстро выучилась ею пользоваться, а затем показала племянницам, как вращать ручку, подстраиваясь под мою скорость, чтобы я могла направлять ткань обеими руками. Работа продвигалась быстро, хотя все мы понимали, что отделка, оторочка тесьмой и лентами, набивка или пришивание петель и пуговиц, то есть исключительно ручные операции, требующие неторопливости и внимания, займут куда больше времени. Вскоре мы разделились: пока мать и дочери заканчивали первое платье, мы с синьориной Джеммой раскроили и сметали второе, а затем и третье. Я был поражена и восхищена тем, как синьорина всего несколькими уверенными движениями совмещала несколько совершенно разных кусков ткани – пару побольше, пару средних и несколько совсем крохотных, – скалывала их булавками, наскоро смётывала и, отнеся на примерку, сразу же отдавала мне сшивать, пристально наблюдая за ходом иголки, а потом, приняв готовую деталь из моих рук, легонько встряхивала её – и та разом обретала цельность, объём и форму. Впрочем, тогда я ещё не знала этих слов и не смогла бы описать сотворённое ею чудо, но, конечно, не могла не ощущать свою к нему причастность.
Сперва мы сшивали лиф; затем, после того, как были пришиты рукава и воротник, приступали к сборке юбки: примерив её на ту или иную синьорину, закрепляли булавками, присборивали к талии и, наконец, прострачивали на машинке. Может, дело в потрясающем качестве ткани, но для меня всё происходившее напоминало раскрывающуюся лепесток за лепестком головку цветка. А синьорина Джемма в моих фантазиях превратилась в Золушкину фею-крестную, с помощью волшебной палочки превратившую тряпки в наряд, достойный принцессы. Порой только профессиональная гордость удерживала меня изумлённых или восхищённых возгласов: я старательно делала вид, что предугадываю каждый следующий шаг и понимаю, как его сделать, хотя за этот месяц узнала о портновском ремесле куда больше того, чему меня за много лет научила бабушка и чему смогла научиться сама, читая журналы.
Возвращаясь вечерами домой, я едва передвигала ноги от усталости, но всё равно таскала машинку с собой, боясь оставить её в доме Провера: вдруг кто-нибудь, например, Томмазина, из любопытства решит поиграть с ней, покрутить ручку в обратную сторону, погнёт, а то и сломает лапку или ушко иглодержателя? Лучше уж самой за ней приглядывать. Добравшись до своей комнаты, я с жадностью набрасывалась на минестру и хлеб, которые гладильщица оставляла для меня чуть тёплыми на плите, и не могла не задаваться вопросом, как же держатся моих компаньонки, за целый день съедавшие только по паре гренок: даже наскоро перекусив в полдень полентой с сыром, я до вечера мучилась от голода. Но удовольствие от проделанной работы помогало забыть обо всех неудобствах.
Синьорина Джемма выбрала для приёма и бала три очень похожих модели, отличавшиеся только вырезами, количеством складок на юбках, кружевами и лентами. У тех, что предназначались обеим девушкам, турнюр был совсем небольшой. Рукава-фонарики с буфами, как того требовала мода, сужались к локтям, лиф спереди заканчивался остроконечным мысом, а колокола юбок струились по бёдрам. Когда платья наконец были готовы, никому бы и в голову не пришло, что их шили дома. Переодевшись, синьорины, как я и предвидела, превратились в настоящих красавиц, особенно когда тётя в ходе некого подобия генеральной репетиции уложила им жёсткими щётками волосы, украсив причёски перьями и лентами. Платье матери, учитывая её возраст, было несколько скромнее.
Адвокат Бонифачо, также посетивший комнату для шитья ради окончательной примерки, остался доволен. Словно не замечая моего присутствия (а может, зная о моей клятве), он сообщил дочерям, что переговоры с молодым офицером и племянником епископа завершились успешно, и теперь Альде и Иде оставалось лишь завоевать одобрение и симпатию будущих свекровей, которые вместе со своими мужьями и епископом непременно будут присутствовать на королевском приёме. Кроме того, они, разумеется, должны вызвать восхищение у обоих будущих супругов, которые не только впервые смогут увидеть их вблизи, но удостоиться в ходе бала определённого физического контакта: молодые люди наверняка не упустят возможности прижаться щекой к волосам избранницы, оценить мягкость её рук, тонкость талии, гибкую белизну шею, почувствовать её запах. «Не забудьте взять с собой мятные или фиалковые пастилки, – напомнил адвокат. – Нет ничего более неприятного для мужчины, чем дурной запах изо рта. И не говорите много. Впрочем, разве вы можете им не понравиться?».
Услышав слова отца, обе синьорины покраснели. Когда-то я тоже мечтала о первой встрече, о чудесном рождении влечения, о расцветающей любви... Но история синьорины Эстер и маркиза Риццальдо показала мне, сколько лжи скрывается за такими иллюзиями. Я смотрела на двух сестёр в их прекрасных платьях с японским
