В Вересаев - Сестры
Лелька под столом ласкающе потянула Юрку за концы пальцев и сказала:
- Мы с тобой.
Юрка радостно отозвался:
-Ладно!
Распределили. Лельке с Юркой достался район Миллионной улицы. Юрка, сначала веселый, вдруг опять почему-то стал мрачен. Лелька исподтишка приглядывалась к нему. Делом женского самолюбия стало для нее - подчинить себе этого парня, заставить его радостно, с сознанием своей правоты исполнять то, что сейчас - она видела - он исполнял с надсадом и отвращением.
Когда они выходили, Юрка вдруг сказал:
- Я тебя очень прошу: давай с кем-нибудь поменяемся районами.
Лелька удивилась.
- Почему?
- Видишь ли... - Он замялся, вынул список, подчеркнул ногтем.- Спиридон Кочерыгин. Это мой приятель закадычный. Спирька. Ты знаешь. Сколько гуляли вместе! Как я к нему приду?
Лелька строго смотрела на него.
- Юрка! Ты для своих приятельских отношений готов пожертвовать революционным долгом? Стыдись!
- Да нет, я что ж... Я понимаю. Нешто я против этого? Я только прошу, поменяемся районами, чтоб не мне к нему идти... Холодно и упрямо Лелька ответила:
- Как хочешь. Меня не пугает, что мне к Спирьке придется идти,- чего мне меняться? А ты меняйся, твое дело. Проходили мимо Шурка Щуров с Лизой Бровкиной.
- Шурка! Хочешь, пойдем со мной? А Юрка с Лизой пойдет. Ему что-то со мной не по дороге. Шурка с готовностью отозвался:
- Есть!
Но Юрка отстранил его.
- Нет уж, все одно. Пойдем.
* * *
На Миллионной вошли в ворота большого - не сказать двора, не сказать сада. Среди высоких сосен и берез были разбросаны домики в три-четыре окна. Юрка, бледный, шел уверенною дорогою к почерневшему домику с ржавой крышей.
Вошли в просторную кухню с русской печью. За столом сидела
старуха, в комнате было еще трое ребят-подростков. У всех - широкие переносицы и пушистые ресницы, как у Спирьки.
Юрка, не стучась, открыл соседнюю дверь,- Лелька хотела его остановить, чтоб постучал, да не успела. Спирька в очень грязной нижней рубашке сидел на стуле, положив ногу на колено, и тренькал на мандолине. Волосы были взлохмаченные, лицо помятое. На лбу и на носу чернели подсохшие порезы,- как он тогда на вечеринке упал пьяный в оконные рамы. Воздух в комнате был такой, какой бывает там, где много курят и никогда не проветривают.
- А-а!
Спирька приветливо улыбнулся Юрке и вдруг в сконфуженном испуге заметался по комнате: увидел Лельку. Схватил крахмальный воротничок, стал пристегивать.
Лелька холодно спросила:
- Мне нельзя? Я подожду.
- Ничего, иди, иди!
А сам поспешно надевал пиджак и повязывал галстук. На ходу заглянул в зеркальце, поплевал на ладонь и пригладил волосы.
- Садитесь, сейчас будем чай пить.
Был он очень польщен, но все-таки никак не мог понять, чего она пришла. Лелька с тою же холодною сдержанностью спросила:
- Ты почему сегодня не на работе?
За спиною Спирьки она увидела его постель: засаленная до черноты подушка, грязный тюфяк и на нем скомканное одеяло. Он спал без постельного белья. А зарабатывал рублей двести. Ветхие синие обои над кроватью все были в крупных коричневых запятых от раздавленных клопов.
- Почему не на работе? Проспал. Немножко погуляли вчера.
- Что ж так? Это не годится. В распоряжения попадешь за неуважительную причину.
- Уважительная будет. У меня тут в домовом комитете все свои людишки, вместе гуляем. Самую уважительную причину пропишут... Да что мы так, погодите, я сейчас чайку...
- Товарищ Кочерыгин, мы к тебе не чаи пришли распивать, а по приказу штаба легкой кавалерии,- проверить, по уважительной ли причине ты сегодня не вышел на работу. Ты комсомолец, значит, парень сознательный, понимаешь, что прогулы - это не пустяки для производства, что производство на этом ежегодно теряет сотни тысяч рублей. Подумал ты об этом?
Спирька окаменел от неожиданности и молча слушал. Потом остро блеснул глазами, медленно оглядел обоих.
- Вы за этим делом ко мне и пришли?
И пристально уставился на Юрку. Юрка отвел глаза.
- Та-ак... - Спирька глубоко засунул руки в карманы. Лелька с негодованием воскликнула:
- Ты же еще пытаешься нас облить презрением! А еще комсомолец! Пример подаешь лодырям и прогульщикам, обманываешь государство и партию, играешь на руку классовым нашим врагам - и стоишь в позе возмущенного честного человека!
Спирька тяжело глядел, не вынимая рук из карманов.
- Ну? Дело свое сделали? Запишите в свои книжечки что надо и смывайтесь.
Лелька спокойно ответила:
- Нам больше тут делать и нечего. Пойдем, Юрка.
Спирька, все так же руки в карманах, вышел следом на крылечко. Лелька с Юркой пробирались по узкой тропинке в снегу к воротам. Спирька сказал вслед Юрке:
- Погоди, гад! Посчитаемся с тобой! Лелька остановилась.
- Что он сказал?
Спирька ушел к себе. Юрка ответил неохотно:
- Так, грозится. Только не больно его испугались. Они пошли по следующим адресам.
* * *
Длинные столы. Перед ними - баки с коричневым лаком. Мускулистые лакировщики снимают с вагонетки тяжелые железные полосы,- они почему-то называются рамками. На полосах густо сидят готовые галоши. Ставят рамки на подставки за столом. Лакировщик снимает колодку с готовой галошей, быстро и осторожно опускает галошу в лак, рукою обмазывает галошу до самого бордюра, стараясь не запачкать колодку, и так же быстро вставляет ее опять на шпенек рамки. Приятно пахнет скипидаром.
Спирька Кочерыгин работал в одной физкультурке без рукавов, бугристые его мускулы на плечах весело играли, когда он нес к вагонетке рамку с отлакированными галошами. Но сам он был мрачен, глядел свирепо и только хотел как будто в веселую игру мускулов оттянуть засевшую в душе злобу.
Пришел из курилки взволнованный Васька Царапкин, сообщил товарищам:
- Администрация поднимает вопрос о снижении расценок лакировщикам. Говорят,- очень много зарабатываем, двести рублей.
- Как?! Ого! - рабочие возмутились.- А работа-то какая, 'это они подумали? В рамке два пуда весу, ежели колодки чугунные. Потаскай-ка,- ведь на весу их держишь в руках.
- Да,- продолжал Царапкин,- вырабатываем мы пятьдесят три тысячи пар, хотят поднять норму до пятидесяти семи, а расценки снизить.
- Ну, это еще поглядим, как снизят. Не царские времена. Царапкин осторожно возразил:
- Царские времена тут ни при чем. А нужно в профцехбюро,- послать туда депутатов, объяснить. Не может всякая работа оплачиваться одинаково. У нас тяжелая работа - раз. Вредная для здоровья - два.
Спирька процедил:
- Ого! Как раз и хронометраж идет. Держись, ребята!
В лакировочную входила Бася Броннер с папкою в руке. Все не спеша взялись за работу.
Бася подошла к столам, где рядом работали Спирька и Царап-кин. Спирька оглядел ее наглыми глазами. Бася от него отвернулась. Достала карандаш, положила секундомер на край стола и начала наблюдать работу Царапкина. Царапкин медленно снимал колодку, медленно макал ее в лак и старательнейше обмазывал рукою бордюр. Бася начала было записывать его движения, - безнадежно опустила папку и спросила:
- Вы, товарищ, всегда так медленно работаете? Царапкин с готовностью стал объяснять:
- Скорая работа, товарищ, у нас никак не допустима. Галоши нужно обмазывать очень осторожно, чтоб ни одна капелька лака не попала на колодку. Н-и о-д-на, понимаете? А то при вулканизации лак подсохнет на колодке. Когда новую галошу на колодке станут собирать, подсохший этот лак сыплется на резину и получается брак. Самая частая причина брака.
Бася раздраженно возразила:
- Напрасно вы мне это, товарищ, рассказываете,- я и сама все это не хуже вас знаю.
- А знаете, так чего же удивляетесь?
И продолжал с медленною старательностью обмазывать галоши. Бася прикусила губу, помолчала и стала записывать его движения. Сзади кто-то с возмущением сказал:
- Как не надоест! Ходит, ничего сама не работает, только глазеет и пишет.
Бася вспыхнула и не сдержалась:
- Зато вам после меня придется больше работать!
- Да уж это конечно! На то вас тут и поставили,- шнырять да вынюхивать, как бы норму нагнать. Царапкин примиряюще возразил:
- Товарищи, нельзя так. Это ее работа, она ее обязана делать.
Бася, поглядывая на секундомер, старательнейшим образом продолжала записывать все - видимо, замедленные - движения Царапкина. Наконец кончила, сложила папку и пошла к выходу. Вдогонку ей засмеялись.
Царапкин морщился и махал на товарищей руками.
- Нельзя так, ребята! Ну что это! Все дело только портите. Она сразу и поняла, что мы дурака валяем. Нужно было ничего не показывать,- только растягивай каждый работу, и больше ничего. Эх, подгадили все дело!
* * *
Трудная это была и неприятная работа Баси - хронометраж. Рабочие настораживались, когда она подходила, знали, что выгоднее работать на ее глазах помедленнее, и отношение к ней было враждебное. Силой воли Бася обладала колоссальною, но и она с непривычки часто падала духом, никак не могла найти нужного подхода.
