На память милой Стефе - Маша Трауб
– Вот здесь есть подпись, – Джанна же увлеклась и не хотела прерываться. Так бывает с людьми, которые только начинают заниматься архивами. В них появляется страсть найти что-то важное, ценное, и побыстрее. Они не желают возвращаться к уже прочитанному и анализировать, а жаждут, по-другому и не скажешь, новых открытий. Им непременно нужно все и сразу. Я же по опыту знал, что такой, неофитский, можно сказать, подход приводит к ошибкам – что-то упущено из-за невнимательности, что-то не так оценено. Но Джанна горела страстью исследователя, и мне не хотелось ее расстраивать. Поэтому я перевел для нее следующую запись:
Тебя любил с лет ранних детства
Любовью первою моей,
Полна наивного кокетства,
Ты отвечала прежде ей.
Прошли года, мы старше стали.
Моей любви огонь не гас,
Но чтоб о чувстве не узнали,
Его я прятал, как алмаз.
Ты относилась безучастно
Потом к признаниям моим
Не з… и я напрасно
Ю… не будучи любим.
Хотел я дружбой безмятежной
Любовь навеки осветить.
Теперь ты знаешь, что любима.
Любим ли все ж, не знаю я…
Да, первая неотразима…
Во мне любовь, а как твоя!..
И послесловие: «Не хотел бы этого писать в альбом, но пришлось».
Подпись, будто специально замазанная чернилами, но все же читаемая:
«Алекс В.»
Джанна ахнула.
– Вот! Это ее настоящий возлюбленный! И почерк похож! – чуть ли не закричала она.
– Жаль, что некоторые слова не разобрать. Не могу предположить, что там было. О каком возлюбленном вы говорите? – не понял я.
– Художник! Это точно этот Алекс! – продолжала восклицать Джанна.
– С чего вы так решили?
– Штрихи похожи! Я говорила, что разбираю почерки! У этого Алекса штрихи в рисунках и в этом послании одинаковы! Это точно его почерк! – Джанна чуть не порвала альбом, тыча в страницы.
– Это только ваши предположения. Мы не графологическая экспертиза, – я пытался призвать Джанну мыслить здраво.
– Нет, это точно он! – повторила обиженно она.
Через несколько пустых страниц в дневнике появился некий Воронов с высказыванием: «Что в жизни хорошо, то очень скоротечно». В принципе, прав юноша.
Дальше шло признание от Мили, которая, кажется, тоже разочаровалась в любви:
Если б мы не дети были,
Если б сильно не любили,
Не встречались, не прощались,
Мы с страданием б не знались.
– Значит, Миля рассталась с Ильей, – объявила Джанна после того, как заставила меня перевести стихотворение.
– Вам нужно писать романы, – улыбнулся я.
– Да тут все понятно! – горячо заговорила Джанна. – Мужчины, вы вообще ничего не видите! Даже то, что перед вашим носом находится! Эти двое – Миля и Илья – передавали друг другу послания в альбоме Стефы! Такая конспирация! Ты же сам говорил, что в те времена нельзя было открыто выражать чувства. А Стефа пусть и не была конфиденткой, но была… почтальоном! Через свой альбом она передавала послания!
– Джанна, это очень красивая версия. Но, боюсь, я не смогу передать ее хозяину в отчете, – пожал плечами я. – Если бы мы с вами писали роман, я бы точно ухватился за эту идею, но от меня ждут фактов, описи. Не домыслов и догадок, пусть и очень романтичных.
Джанна расстроилась, я это видел. Но так часто бывает с текстами, архивами – у тех, кто их разбирает, есть огромный соблазн придумать историю за своих героев и искать то, что совпадает с выдуманной историей. И в этом заключается огромная ошибка. Как всегда говорила Эмма Альбертовна, когда мы сидели на парах по литературному чтению: «Запомните, автор ничего не хотел сказать. Куда важнее то, что вы скажете по поводу прочитанного! И я советую подумать, прежде чем вы откроете рот». Мне кажется, это очень верный совет для историков, литературных критиков, лингвистов. Разбор текстов – всегда личная интерпретация, но лучше сначала подумать, а потом выдавать оценку. Так было и здесь – лишь домыслы, требовавшие тщательного анализа. Пока никакой оценки альбому я дать не мог.
Я перелистал еще несколько страниц. На них были огромные послания, в которых у меня не было желания разбираться. Слишком неразборчивый почерк. И слишком много букв, как сказали бы мои ученики.
– Почему ты не хочешь их прочесть? – спросила Джанна.
– Графомания, – ответил я, – ничего ценного мы там не найдем. Самолюбование или плагиат.
– Это что? – не поняла Джанна.
– Когда мысли известных людей присваивают и выдают за новые. Рассчитывая на аудиторию, не знающую произведений, цитат или метафор, – объяснил я.
– О, так все делают! – воскликнула Джанна. – Я думала, это недавно изобрели.
– Так было всегда. Во все времена, – пожал плечами я.
– То есть, если Мадлен решила продавать пироги по моим рецептам и заявляет, что они новые, только ее, фирменные, это тоже плагиат? – уточнила Джанна.
– Да, и вы можете подать на нее в суд. При условии, что у вас есть патент на рецептуру. Подождите, это та самая Мадлен? Ваша лучшая подруга детства, которая увела у вас Кристиана? – Я был крайне удивлен.
– Да, а какая еще? Мы же соседки, выросли вместе, всю жизнь рядом. А с Кристианом у нее все равно ничего не получилось. Она так и не вышла за него замуж, хотя все к тому шло. Он уехал, кажется, в Милан. За новой жизнью. А мы остались здесь. Наши прилавки на рынке находятся рядом, как и во времена наших бабушек и матерей. Только Мадлен никогда не пекла пироги, у нее с тестом не складывалось. И тут вдруг решила. Всем объявила, что ее пироги лучше моих. И о каком патенте ты говоришь? У меня все в голове, – ответила Джанна. – Я не ожидала такого от Мадлен. Конечно, она знала рецепт моих пирогов! Я спросила, есть ли у нее совесть, а она ответила, что рецепт нашла в интернете. Но я же знаю, что она готовит так, как я ей когда-то рассказывала. Что, клятву нужно было с нее брать?
– Если она однажды увела у вас возлюбленного, украсть у вас рецепт для нее не станет моральным страданием. Но как вы могли ей поверить?
– Не знаю. Всегда
