Сны деревни Динчжуан - Янь Лянькэ
Пока он копал, солнце добралось до середины неба, и над Динчжуаном поплыли дымки, словно кто-то пустил по небу белые шелковые ленты. К тому времени моя бабка уже три месяца как лежала в могиле. Три месяца назад она запнулась о лохань с кровью у нас дома, опрокинула ее и с ног до головы облилась кровью первой группы. От вида разлитой крови бабка повалилась на землю и заболела сердечной болезнью. От этой хвори она и умерла, и сердце ее с тех пор уже не болело. После смерти бабки отец с дядей рыдали и божились, что завязывают с кровяным промыслом, божились, что больше ни капли крови не купят и ни капли не продадут. Но прошло три месяца, и они снова поехали покупать кровь.
И вот Ли Саньжэнь перекапывал землю, а мои отец с дядей возвращались мимо его поля в Динчжуан. Они ездили собирать кровь по глухим деревням и селам и теперь катили домой на велосипедах с кузовами, груженными алыми склянками и пакетами. Наступила страда. В страду люди трудятся в поле, им недосуг ходить в кровпункт и продавать кровь, а у отца был уговор с мобильной службой, что он каждый день будет сбывать ей много пакетов и склянок.
И ему приходилось собирать кровь прямо в поле.
Приходилось ездить по полям и зазывать людей.
По дороге домой отец с дядей увидели, как Ли Саньжэнь перекапывает землю на своем участке, дядя остановил велосипед и крикнул:
– Эй! Крови продашь?
Ли Саньжэнь молча глянул на дядю и снова взялся за мотыгу.
– Эй! Так продашь или нет? – проорал дядя.
А Ли Саньжэнь возьми да скажи:
– Вы, Дины, пока из деревни всю кровь не выпьете, не успокоитесь!
Моему дяде тогда едва исполнилось восемнадцать, услышав такие слова, он ругнулся себе под нос: «Ети ж твою прабабку, тебе деньги прямо в поле несут, а ты нос воротишь» и встал у межи дожидаться моего отца. Отец подъехал, постоял немного рядом с дядей, наблюдая за Ли Саньжэнем, а потом направился вглубь поля. Земля под его ногами была теплой и рыхлой, точно вата, и с каждым его шагом выпускала облачко сладкого песочного тепла. Поравнявшись с Ли Саньжэнем, отец не стал эйкать, а сказал:
– Почтенный староста. – И мотыга Ли Саньжэня застыла на полпути к земле, а сам он ошалело уставился на моего отца.
Почти два года никто не звал его старостой.
Отец сказал:
– Почтенный староста…
Ли Саньжэнь молча опустил мотыгу.
– Почтенный староста, на днях я ездил в уездный центр на совещание по обмену опытом в кровоторговле, – сказал отец. – Глава уезда и заведующий отделом образования недовольны Динчжуаном, говорят, мало крови продает наша деревня, говорят, в Динчжуане нет ни старосты, ни партсекретаря, некому выйти на передовую, и потому начальник уезда вместе с завотделом Гао решили назначить старостой меня.
Тут отец умолк и заглянул в лицо Ли Саньжэня.
А Ли Саньжэнь заглянул в лицо моего отца.
– Я, конечно же, отказался, – продолжал отец. – Сказал начальнику уезда и заведующему Гао, который спас Динчжуан от нищеты, сказал им так: кроме нашего почтенного старосты, никто другой занимать этот пост не может.
Ли Саньжэнь вытаращил глаза.
– Не смотрите, что мы Дины, а вы – Ли, – говорил отец. – Хоть мы и не родня, я лучше других знаю, что покуда вы живы, все ваши помыслы отданы Динчжуану.
– Покуда вы живы, – говорил отец, – никто не посмеет занять ваш пост.
– Покуда вы живы, – говорил отец, – разве кто согласится занять ваш пост?
Договорив, отец развернулся и зашагал обратно. В перекопанной супеси скакали лягушки и кузнечики, одна лягушка запрыгнула отцу на ногу, и от ноги по всему телу тотчас же разлилась прохлада. Отец стряхнул лягушку и зашагал дальше. Вышел к меже и услышал позади себя голос Ли Саньжэня:
– Хой! Иди сюда! Была не была, продам тебе еще крови!
– Дядюшка, – ответил отец, – у вас лицо пожелтело, давайте обождем пару дней?
– Я уже столько всего пережил, пролью немного крови, ничего мне не будет. Твою налево, – сказал Ли Саньжэнь, – если стране так надо, пролью немного крови, ничего мне не будет.
И Ли Саньжэнь лег под софорой на краю поля, подложил под голову рукоять мотыги, а пакет для плазмы отец пристроил на ветке. Дядя проткнул руку Ли Саньжэня иголкой, и его кровь потекла по пластиковой трубке толщиной со столовую палочку, потекла прямиком в пакет.
На пакете было написано, что его емкость – пятьсот кубиков, то есть один цзинь, но на самом деле в него входило шестьсот кубиков, то есть цзинь и два ляна[17]. А если пощелкивать по стенкам пакета, пока набираешь кровь, войдет и семьсот кубиков – цзинь и четыре ляна.
Отец набирал кровь и пощелкивал по пакету, объяснял, что иначе кровь может свернуться. Пощелкивал и переговаривался с Ли Саньжэнем.
Говорит ему:
– В деревне, кроме вас, просто некому быть старостой.
– Мне оно осточертело, – ответил Ли Саньжэнь. – И так всю жизнь отпахал.
Отец говорит:
– Вам еще и пятидесяти нет, возраст самый подходящий.
– Если я вернусь к делам, – ответил Ли Саньжэнь, – тебя, Дин Хой, назначу своим помощником.
Отец говорит:
– Я так и сказал начальнику уезда и заведующему Гао, сказал, что, если вас не вернут в старосты, бей меня смертным боем, а я никакого поста не приму.
– Сколько там набралось? – спросил Ли Саньжэнь.
– Не волнуйтесь, чуть-чуть осталось, – ответил дядя.
И они наполнили пакет до краев.
Пакет надулся, как залитая водой резиновая грелка, тронешь его пальцем – трясется. И по бескрайнему пыльному полю разлился густой сладковатый запах крови. Отец вытащил иглу, снял с ветки
