Печальная повесть про женскую грудь - Рауфа Рашидовна Кариева
Но судьба отца и сегодня лежит на моих плечах страшной, огромной тяжестью.
И я думаю, что эта тяжесть всегда усиливала мои болезни, в том числе и связанные с грудью.
Я включаю эту информацию в повесть, чтобы проанализировать ее как важнейшую причину моего нездоровья, в том числе и проблем с грудью, и моих несчастий. И не только в годы, которые описываются в этой повести. Но и многие годы спустя, вплоть до сегодняшнего дня.
Мой анализ этой страницы жизни не ставит целью оправдать свое бессилие и неспособность помочь отцу, или найти поддержку и сочувствие у кого бы то ни было. Если я и чувствую себя виновной – так только напрямую перед папой. И больше ни перед кем на свете.
Папа продолжает почти каждую ночь сниться мне. Уже нет тех страхов и переживаний, которые описаны мною в рассказе «Дунь и плюнь, или куда ушел бес» – те проблемы уже решены. Но папа всегда рядом, в моих снах, в другом измерении, в ином мире.
Последние месяцы папа в моих снах стал красивым и 30-летним. Он всегда красиво одет – в строгий дорогой темно-синий костюм. На нем изысканная дорогая обувь.
Однажды во сне – это было 2 месяца назад, папа пригласил меня к себе в гости. Там, в том мире, где он теперь, он вновь женился. Его жена – молодая красивая грузинка. И рядом с ними три маленьких девочки-грузиночки. Папа взял в жены женщину с ее детьми.
Особенно поразил меня в том сне дом, в котором теперь живет папа со своей новой семьей. Такой архитектуры нет в нашем слое даже в приблизительном виде. Только в Петергофе я видела анфилады комнат – бесконечный ряд помещений. И то, это слишком далеко от той архитектуры, которую я увидела во сне.
Дом отца имел вход как бы снизу вверх, а не с улицы, в какое-то круглое центральное помещение. А от него, как щупальца осьминога, в разные стороны расходились, как бы тоннелями, в десятках направлений – бесконечные анфилады комнат. Они не располагались строго по прямой, как в Петергофе. Нет, они извивались, имели множество ответвлений, были разного размера, с разной степенью изгибов стен. И все равно просматривались далеко-далеко вперед. Сколько ни идешь, и в какую бы сторону, перед взором открывалось все больше и больше новых необычных комнат, наполненных всевозможными предметами интерьера, мебелью, картинами, цветами, коврами.
В одном из помещений был накрыт праздничный стол, возле которого суетилась жена папы. Мне хотелось рассмотреть блюда, которые стояли на столе, но я не смогла, очень уж много необычного было по сторонам. Я прошла несколько помещений и остановилась в одном, похожем на земной рабочий кабинет. В шкафу стояли книги – Библиотека мировой литературы. 200 томов в особых глянцевых обложках с эмблемой – пегас и земной шар. Я очень обрадовалась. Наша идентичная библиотека в земной жизни, в нашем слое, погибла – была утоплена в грязной воде, в 1992 году в Самаре, а потом и сожжена мною в печке. А тут, в новом доме отца, она оказалась восстановленной – я очень обрадовалась, что эта серия книг чудесным образом спасена.
Я проснулась с ощущением счастья. И у меня также возникла мысль, что отец в своем посмертии определился с образом жизни (тамошней), и больше не придет ко мне во сне. Значит, никакой проблемы больше нет.
Но папа продолжал приходить. Значит, я все же еще что-то должна для него сделать.
И тогда я сконцентрировала всю свою волю – через много безуспешных попыток, я все же сумела во сне заговорить с отцом. Диалог был таким:
Я: Если ты снишься, и постоянно спрашиваешь у меня про какие-то документы, значит, не сделано какое-то дело, которое я должна сделать?
Он: Да.
Я: Мне кажется, что тебе не нравится место, где ты лежишь в земле. Ты хочешь быть перезахороненным в другом месте? Ничего другого, способного быть причиной привязки давно умершего человека к земной жизни, я не могу предположить.
Он: Да.
Я: Я намерена перезахоронить тебя на мусульманском кладбище, тихом и спокойном, в окрестностях города Лобня Московской области. Я туда ездила, посмотрела место и получила одобрение муллы. Тебе нравится это кладбище, и ты согласен поменять свое место захоронения?
Он: Да.
Я: Процедура перезахоронения очень сложна, и быстро подготовить все это у меня не получится. В лучшем случае, на это уйдет 3–4 года. Ты подождешь?
Он: Да.
Я: Я знаю, что категория времени, и временное измерение, существуют только в нашем физическом мире. В других мирах господствует безвременье. И я думаю, что тебе не так важно – 10 лет или 20 лет прошло. И поэтому ожидание для тебя безболезненно?
Он: Я буду ждать столько, сколько нужно, абсолютно безболезненно.
* * *
Но осенью 2001 года у меня не было такого спокойствия, как сейчас. В тот период у меня горела душа – синим пламенем, от горя и чувства вины. Я считала, что я трижды за жизнь не помогла своему отцу.
Папа болел болезнью Паркинсона. Это необычная болезнь, при которой мозг человека становится похожим на головку сыра с большими дырками. Но в отличие от сыра, дырки не являются статичными сразу, а только на последней стадии болезни. Мозг как бы кипит, пузырится, и то там, то тут образовываются пустые пространства. Продолжительность жизни от начала проявления первых заметных признаков болезни и до гибели – 15–25 лет. Папа болел примерно 25 лет.
Однако еще одним очень страшным фактом этой болезни является наличие скрытого, незаметного, инкубационного периода. Он длится 15–20 лет. В этот период мозг пузырится не крупными, а микроскопическими пузырьками. Внешне, в поведении человека это не видно, но человек все равно страдает и слышит странное шевеление внутри черепа.
С учетом инкубационного периода, отец был фактически болен уже с 30 лет, а всего почти – 45 лет!
Сначала я была маленькой и ничего не замечала. Но став старше, я видела некоторые необычные факты в поведении отца, запомнила их, и только спустя годы и годы я диагностировала их как проявления болезни. Но тогда, я понятия не имела, что это болезнь!
Например, у отца были совершенно непредсказуемые, внезапные и безосновательные вспышки необузданной ярости. Притом, что, по
