Печальная повесть про женскую грудь - Рауфа Рашидовна Кариева
Я по причине малолетства не могла видеть Анору в ее 17, 20, 25 лет. Но люди говорили, что она была красива тогда как сказочная принцесса.
Так как у Аноры ее родители были разных «расцветок» (белая/черный), и разных кровей (Европа/Азия), то их дочь получилась – не поймешь какой национальности.
Анна была среднего роста, темноволосая, но не брюнетка. Волосам хной она придавала глубокий рыжий оттенок – ей очень шло. Кожа у нее не была светлой, но не была и темной. Цвет кожи был ровный, теплый, красивый. Я такой цвет кожи называю «персик». Очень спелый, бархатистый персик.
Маленькая ладонь, маленькая ступня, полные и красивые, безо всяких инъекций силикона, губы. Крошечный правильный носик, чуть приподнятые скулы и арийский овал лица. Все эти характеристики делали Анору царевной из восточной сказки.
Однако главным компонентом несравненной красоты Аноры были ее глаза. Эти глаза много лет не переставал обсуждать весь наш город.
Таких глаз я больше ни у кого не видела. Ее дети имеют похожие глаза. Но все же – не такие, как у их матери.
Что-то примерно похожее по стилю можно увидеть на древнеперсидских фресках.
Глаза Аноры были намного больше, чем у обычных людей. Внешние уголки глаз были сильно приподняты. А глазные яблоки, которые были очень большими, к тому же имели необычный цвет. Они были настолько ослепительно белые, что отдавали синевой. Как нетронутый снег на Севере. Эта белизна была слишком необычной. У большинства людей оттенок глазных яблок больше кремовый. (Когда Аноре перевалило за сорок, эта белизна стала исчезать и приближаться к обычному цвету, как у всех людей).
Сами глаза – радужные оболочки, и ресницы были настолько глубоко черные, что отдавали синевой. Но они не были холодными. Они были бархатными, теплыми.
К волшебно красивой внешности Аноры, фоном и усилителем были необычайно хороший вкус, исключительно красивая, тщательно выбранная и продуманная одежда. И необыкновенной красоты украшения. Именно у Аноры я научилась перешивать готовые платья и костюмы, придавая им эксклюзивный вид – за счет аксессуаров, в том числе, а также совершенного сочетания одежды и украшений. Это женщина, у которой я впервые увидела коллекцию бус, серег и браслетов. И не только золота и серебра, которые были у большинства восточных женщин, но и хорошей бижутерии, в том числе и собранной вручную, самостоятельно. Именно у Аноры я переняла манеру комбинировать бусины, камни, самостоятельно собирать украшения, бусы, делать браслеты, ожерелья, украшать фурнитурой пояса, сумочки, обувь и прическу. А ведь это мое воспоминание событий 30-летней давности! Тогда мало кто занимался подобным творчеством.
Она могла придумать абсолютно уникальный фасон платья или костюма, и выдрессировать портниху так, чтобы она достойно сшила его. Так, однажды Анора пришла на какую-то встречу в настолько необычном костюме, что все замерли. Костюм был из тонкого японского трикотина темно-серого цвета. Юбка была прямая ниже колен. А жакет, длиной ниже бедер, был с необычной застежкой – два ряда пуговиц, как в военной форме царской России – мундир. Ну и это еще не все! У жакета были высокие подплечники, а на них красовались необычные погоны-эполеты с серебряной бахромой, как у офицеров русской армии! И еще было несколько рядов серебряных шнуров, тоже из темы военной формы, которые прикреплялись к передней части жакета. Все это было так изящно выполнено, и настолько царственно смотрелось, что я про себя подумала: обязательно когда-нибудь такой костюм сошью себе.
Прошло 30 лет, а я так и не сшила себе такую же вещь.
Недавно, месяца два назад, я видела по ТВ показ мод мирового уровня. И увидела платье-костюм, похожий на тот костюм Аноры. А ведь Анора сумела сшить такое же великолепие в далекие советские времена, когда даже журналов мод в свободном доступе не было!
У Аноры всегда все было необычно и великолепно. Никогда не было, чтобы она была некрасиво, небрежно или безвкусно одета, причесана. Она метко и по делу в этом отношении критиковала меня: ну и к чему ты эти бусы надела? Критикуя меня, она всегда давала дельные советы.
Одним словом, шикарная была женщина, наша Анора.
Когда я в 1992 году уехала в Россию, Анора осталась жить в нашем родном городе. Больше мы с ней никогда не виделись.
В 2004 году я случайно узнала, что Аноры уже несколько лет нет в живых. Умерла она примерно в возрасте 50–54 года. Точнее никто не знал. Сказали только, что болела – РМЖ.
Я захотела узнать подробности и стала искать в Интернете сына и дочь Аноры. Нашла только сына. Но и он не знал подробностей. Он написал мне только следующее.
«Мама в последнее время, написал мне ее сын, – часто ездила в Китай, – дела, торговля». Она всегда была активным и предприимчивым человеком. Я запомнила ее энергичной, деловой, с очень крепким здоровьем, веселой, жизнерадостной и оптимистичной.
«Когда я окончил школу, – продолжал сын моей подруги, – мать отвезла меня учиться в университете в Китай. Чтобы я в совершенстве выучил китайский язык. И она обещала приезжать ко мне очень часто. Однако время шло, а она не приезжала. Целых полгода. Но я получил письмо от отца, в котором он писал, что мама приболела. А через пару месяцев после этого письма пришло второе письмо, в котором сообщалось, что мама умерла. Еще через некоторое время, в третьем письме, отец сообщил, что женился. И позднее, примерно через 9 месяцев, пришло сообщение от папы, что у меня родился брат. Вот и все, что я знаю».
Тот, кто так быстро, после смерти жены, женился и родил ребенка – это третий супруг Аноры.
Я понимаю теперь, что болезнь Аноры – РМЖ – следствие недостатка любви в ее жизни. Женская судьба этой необыкновенно красивой женщины была очень и очень непростой. Я знаю некоторые подробности жизни Аноры с ее слов. Мы в течение нашей дружбы очень доверяли друг другу и успели рассказать каждая каждой по «Тихому Дону». Вот они, эти подробности.
Очень-очень молоденькой – в возрасте 16–17 лет, Анору выдали замуж. За очень уважаемого человека, архитектора, на много лет старше нее. Жених был очень состоятельный и состоявшийся, красивый, высокий, седовласый. У него был один внешний изъян – он немного прихрамывал. Почему – никто это не обсуждал, и
