Валерий Попов - В городе Ю (Рассказы и повести)
Тут является родственник. Кока. Кока Коля. Говорит:
- Ну, как ты живешь?
- Ну, как?
- Даже двери у тебя нет.
- Двери нет, действительно.
- То-то вещей у тебя никаких нет.
- Вещей действительно нет.
- Откажись, - кока говорит.
- От чего?
- Сам, - говорит, - понимаешь.
- Ей-Богу, - говорю, - не понимаю.
- Ну, смотри!
И тут же врывается другая соседка. Марья Горячкина, и начинает кричать, что ее муж, Иван Горячкин, в моей бездверной квартире пропал.
- Давайте мне мужа моего! Не уйду, пока мужа не отдадите!
На водолаза почему-то взъелась:
- Отъел рожу-то!
Плюнула ему прямо на стекло.
Ушла.
Кока говорит:
- Ну, видишь?
- Что вижу-то?
- Послушай меня, - кока Коля говорит. - Видел я тут объявление на улице: дверь продается, с обсадой и арматурой. Купим, поставим.
- Да нет, - говорю. - Неохота чего-то.
- Эх, - кока говорит. - Какой-то ты безвольный!
- Я не безвольный! - говорю. - Я вольный!
- А что это за типы у тебя?
- Это, - говорю, - люди. Мои друзья. Толик Керосинщиков тут зарыдал. Водолаз ко мне подошел, по плечу ударил железной рукой.
- Вот это по-нашему, по-водолазному! - говорит.
- ... Ну и чего ты добился? - кока говорит. И тут - появляется в дверном проеме фигура и начинает полыхать синим огнем!
- Марсианец, что ли, будешь? - говорю.
- Ага.
- Ну как вообще делишки? - спрашиваю.
Стал с ходу жаловаться, что холодно ему на земле.
Кока говорит ему:
- Вот вы - марсианец. Неужели для дела такого, как межпланетный контакт, не могли жильца другого найти - солидного, нормального!
- Значит, не мог! - грубо марсианец ему говорит. Кока спрашивает:
- Простите, почему?
- До звонка не достаю - вот почему! Удовлетворяет вас такой ответ? Если бы тут открыто не оказалось, вообще мог бы на лестнице заледенеть!
Сидим в свете марсианца, беседуем, вдруг появляется жена (не понравилось ей, видно, на Гиндукуше!).
- Та-ак... - говорит. - А это еще кто?
- Марсианец, - говорю. - Не видишь, что ли?
- Знаю, - как закричит, - я твоих марсианцев!
- Да ты что, - говорю. - Опомнись!
- Не опомнюсь, - говорит, - принципиально! А где дверь?
- Какая дверь?
- Наша!
- А-а-а... Разлетелась.
- С помощью чего?
- С помощью монтера.
- Ну, все! - Жена говорит.
Ушла из дому, навсегда. Взяла с собой почему-то только утюг.
Толик говорит:
- Ну, ничего!
- Конечно, - говорю. - Ничего!
Скоро утро настало. Солнце поднялось. Крупинки под обоями длинные тени дают.
Зарядка по радио началась: "Раз-два, раз-два... Только не нагибайтесь!.. Умоляю вас - только не нагибайтесь!"
- Спокойно! - говорю. - Никто и не нагибается.
Выскочил я - теще позвонить, то есть жене.
Обратно через улицу бегу, вижу: солнце светит наискосок с дома. Продавец в овощном магазине на гармони играет.
Тут от полного восторга пнул я ногой камешек, перелетел он через дорогу, щелкнул о гранитный парапет тротуара, отскочил, оставив белую точку.
Скоро жена вернулась. Стала демонстративно блины жарить, а я стал демонстративно их есть.
... День сравнительно спокойно прошел. Только вечером уже, на красном закате, вошел вдруг в комнату караван верблюдов. Шел, брякая, постепенно уменьшаясь, и в углу комнаты - исчез.
ЖИЗНЬ УДАЛАСЬ
1. Воспоминание
Вечером я сидел дома, и вдруг телефон, проржавевший от безделья, задребезжал.
- Алле! - Голос Дзыни раздался. - Ты, что ли? Все молчишь? Несчастье случилось. Леха утонул. В Бернгардовке я, на спасательной станции. Приезжай!
Та-ак! Чего-то в этом духе я и ждал! Примерно так все это и должно было кончиться...
Я стоял на платформе. Примчалась электричка, прожектором пожирая снежинки.
Я нащупал скамейку с печкой. Вагон дернулся...
Я сидел, пригревшись, и вспомнил вдруг одно утро - какое теплое оно было!
Мы трое, Леха, Дзыня и я, шли по улице. Было тихо, только мычали голуби, будто кто-то тер мокрой губкой по стеклу. Из парадной далеко впереди показался человек с тазом горячей воды. Из таза валил пар. Человек пересек улицу и скрылся в доме напротив.
Мы пришли на вокзал. В вагоне электрички было свободно.
Постояв, электричка тронулась.
Потом мы с грохотом проехали мост. Вдруг в вагон вбежал человек.
- Опасность! - закричал он. - Опасность! Мы идем по одному пути со встречным!
С этим криком он пробежал дальше. А мы посидели молча, потом сощурили глаза и увидели, как по проходу вагона, деловито сопя, идет маленький встречный поезд высотой со спичечный коробок.
Два правила у нас было тогда: "Все, что можно придумать, можно и сделать!" и второе: "Нет ничего такого, чего нельзя было бы сделать за час!"
Потом помню только: мы лежим на каком-то причале, голыми спинами на шершавых горячих досках, закрыв глаза, время от времени чувствуя через доски быстрые дребезжащие удары пяток. Потом доски выпрямляются, пауза... Несколько ледяных капель шлепается на живот, кожа живота блаженно вздрагивает.
Говорят, каждый день укорачивает жизнь. Не знаю. Такой день, может, и удлиняет!
... С Лехой, кузнецом своего несчастья, познакомился я давно, на первом курсе. Потрясающий был человек. Завтрак всегда с собой приносил в аккуратном белом мешочке и в перерыве между лекциями засовывал голову в мешок - чтобы никто ничего не видел - и все съедал.
Колоссально мне понравилась эта его привычка.
Однажды, мы не были еще с ним знакомы, оказался я возле него на лекции. Вижу вдруг: по тетрадке моей муравей бежит. До края страницы добежал, голову вниз свесил, усами пошевелил и быстро к другому краю страницы побежал. Сбросил я его, гляжу - по другой странице трое уже бегут. Покосился я на Лехину тетрадь - она вся почти муравьями покрыта! Дальше посмотрел: целый муравьиный шлях через аудиторию тянется: от двери до потолка мимо окна к нашему столу.
Леха заметил мой взгляд, ухмыльнулся и говорит:
- Это мои ребята. Деревня наша так и называется - Мураши. И вот сюда даже за мной прибегли.
И действительно, где мы потом с ним ни были, всюду нас муравьи сопровождали!
В Эрмитаже - мчатся по уникальному паркету, в театре - лезут на четвертый ярус по бархату.
И везде здорово они нам помогали. Кто-нибудь нехорошее про нас скажет или подумает даже - в ту же секунду бешено начинает чесаться!
Честно говоря, приятно было на экзамене увидеть вдруг, как муравей по носу экзаменатора ползет: не робей, мол, если что!
Потом Дзыня к нам присоединился. Сначала Леха не хотел брать его в нашу команду, все спрашивал, морща нос:
- Дзыня этот из простой, кажется, семьи?
- Да, он из простой семьи, но отец его известный дирижер.
- Да? Значит, я перепутал. Это мать его, кажется, совсем простая?
- Да, она простая, но она известная балерина.
- Неужто?
Все-таки полюбили они друг друга. Да и трудно было Дзыню не полюбить таких людей теперь просто нет. Помню, как первый раз он в гости ко мне пришел... Семь кусков сахара в стакан открыто положил, а восьмой забросил незаметным баскетбольным движением из-за спины. После его ухода смотрю: две самые замечательные книжки увел. Третью почему-то не решился увести, но всю зато злобно искусал. Удивительный человек! На всех языках говорил, включая несуществующие, великолепно на ударных играл (за это его, наверное, Дзыней и прозвали) и параллельно с нашим вузом в консерватории еще занимался. Исключительный голос у него был. И слух. Запоет, бывало, - все цепенеют. Иной раз ему даже из других городов звонили, по автомату, чтобы только пение его послушать, пятнадцатикопеечные одну за другой швыряли в автомат, а Дзыня на другом конце провода ртом их хватал, не переставая петь. На следующий день, ясно, тратили все.
Замечательно мы тогда жили: легко и в то же время наполненно. Однажды, помню, спорили, про все забыв, всю ночь до утра - обратимо ли время? Утром выходит Леха из парадной и видит - время идет назад: редкие прохожие в переулке пятятся, такси вдруг проехало задом наперед. Леха долго стоял, оцепенев, а мы с Дзыней в булочной напротив подыхали от хохота.
Леха, он и тогда уже немножко занудой был, начинал иногда вдруг придираться к чему-нибудь, ныть:
- ... Ну почему ты говоришь, что все поголовно в тебя влюблены?
- А, что ли, нет? Ира влюблена, Галя влюблена, Наташа влюблена... Только вот Майя, как всегда, немного хромает.
- И ты будешь утверждать, что в тебя, в этих вот носках, кто-нибудь влюблялся?
- Конечно! До безумия.
- Брось врать-то. Посмотри лучше, как ты живешь!
- Как я живу? Нормально. Кресла утопающие. Сближающая тахта. Брюки с капюшоном. Чем плохо? Обошью еще свою полдубленку мехом, утреннюю зарядку делать начну, и мы еще поглядим, кто кого, товарищ Онассис!
- Нет! - Леха опять вздыхает. - Мы как-то не так живем. Хочется чего-то совсем другого - большого и светлого!
- Понял! - говорю.
Пошел я в другую комнату, вынес новые ботинки в коробке.
- Вот, - говорю, - для себя купил, но, раз уж так тебе этого хочется, бери!
