Валерий Попов - В городе Ю (Рассказы и повести)
- Это по договоренности, старих, по договоренности! - Леха залопотал.
Какой я ему еще "старих"?! И по какой это "договоренности"? Видимо, не так себя понял!
Потом кто-то столкнул со стула мой пиджак прямо в ванночку с проявителем. В доме воды не было, пришлось бежать чистить пиджак на улицу к колонке. Тут вдруг подошел ко мне какой-то странник, с палкой и бородой (вот это действительно - "старих"!).
- Милок, помоги до дому добраться!
- А где ваш дом-то?
Показал светящиеся маленькие окошки - жутко высоко, видимо, на небе.
- Да нет. Понимаете, не могу. Пиджак вот проявил, надо теперь закрепить.
- Я уж рассчитываю на тебя, милок.
Что значит - "рассчитываю"? Минуту назад он вообще ничего о существовании моем не знал.
Впился он в локоть мой железными пальцами. Повел. Долго шли мы с ним, приблизительно вечность. Вошли наконец в какие-то сени. Странник взял стакан, с шуршанием запустил в какой-то мешок.
- Семецки, сусаные. На цедаке, под залезом.
- А-а. Спасибо! - говорю.
Выскочил, заскользил быстро вниз. И главное, когда наверх еще поднимался, видел, оглядываясь, зарево какое-то. Радовался, как дурак: "Северное сияние?"
Но когда, с болью дыша, примчался вниз, все было кончено.
Дача сгорела, невеста, вспылив, уехала, только Леха, балбес, болтался по пепелищу, лопоча:
- Все нормально, старих, все нормально! Потом он шел сбоку от меня, заглядывал в лицо.
- Ничего, старих? А? Ничего?
- Ладно уж, - ответил я, - ничего!
Вскоре после этого Леха от муравьев своих любимых решил избавиться. Пришел однажды к нему, застал в горьких слезах. В одной руке у него маленькая, в другой хлорофос. Из маленькой глоток отопьет, потом хлорофосом на себя брызнет.
- Надоели мне эти муравьи, - в слезах говорит. - Не выйти с ними никуда в приличное общество!
И снова из маленькой отхлебнул и хлорофосом себя обдал!
Вышли мы с ним потом на улицу, сразу же к нам огромная колонна муравьев побежала. Потом, едкий запах хлорофоса почуяв, передние тормозить начали, заворачивать. Колонна вопросительным знаком изогнулась.
Впервые я видел так наглядно, как от человека удача его уходит!
Потом защитили мы дипломы. Нас с Лехой в зональный институт проектирования направили, а Дзыня, ловкач, в архитектурно-планировочное управление проскользнул.
И надо отметить, что руководитель нашей с Лехой мастерской - все у нас Орфеичем его звали - не особенно нас взлюбил.
Ну, понять можно его: папа у него был Орфей, а он лишь Орфеич получился, поэтому злоба из него так и лилась. Пытался незадачливую свою жизнь под обстоятельства подвести: такие, мол, нынче обстоятельства, что лучше и пытаться не надо ничего сделать. Слышал я разговоры эти миллион раз! Будто раньше когда-то обстоятельства другие были. Ерунда! При любых обстоятельствах, самых крутых, пытаться надо делать что-нибудь, а от трудов твоих и обстоятельства, глядишь, к лучшему переменятся!
Лехе я это сказал - он сморщился.
- Оптимизм твой просто меня бесит! Сам посуди, ну как тут можно развернуться, если столько ограничений на все наши проекты: денег экономия - раз, площади экономия - два...
- Мыслей экономия - три! - говорю ему. - Все вы радуетесь этим ограничениям - без них бы собственное убожество наружу вылезло, а так на ограничения все свалить можно!
Часто мы с ним ругались.
Однажды вышли из института.
- Ну как ты живешь вообще-то? - Леха спрашивает, заранее вздыхая.
- Нормально! - говорю. - Жизнь удалась. Хата богата. Супруга упруга.
- А я нет! - Леха говорит.
- Что ж так?
- Да так, - Леха отвечает. - Жизнь сложна!
- Жизнь сложна, - говорю, - зато ночь нежна!
- Как же, - Леха обиделся, - ночь нежна! Знаешь, какие сны мне снятся! Тебе нет?
- Снятся вообще-то. Недавно, например, наяву все вспомнить не мог, где шапку забыл. Только заснул, вижу: вот же она где! Нет, снами я доволен. А что?
- А угрызения разве не снятся? Кошмары?
- Нет. Как-то еще нет.
- Ты что же, Фрейда еще не читал?
- Еще нет!
- Вот ты говоришь - "ночь нежна". - Пригнулся. - А знаешь, что мне жена моя изменяет? Налево и, что самое обидное, направо?..
Поехали ко мне, попили чаю с грудинкой. Леха допивает вторую чашку, встает.
- Ну, мне, к сожалению, пора.
- Давай, - говорю, - еще посидим. Скажешь, что на работе задержался. Пойду сейчас еще грудинки куплю...
- Да нет, - Леха говорит. - Женщины, в отличие от Вия, все видят, не поднимая глаз!
Проводил я его до остановки. Леха вдруг жаловаться стал:
- Недовольна все, говорит: "Когда хоть за границу поедешь, красивых вещей мне привезешь? Все уже ездят за границу, привозят своим женам красивые вещи!" А чего, спрашивается, ей не хватает? Одних кофт - две! Говорит, за все время трех слов с ней не сказал!
- А давай я скажу! Какие надо сказать слова?
- А что? - Леха говорит. - Поехали ко мне! Знаешь, что будет нас ждать? Мясо в фольге!
Пока ехали мы, я еще надеялся: может, действительно она холит его и лелеет? Приехали, вижу: какая там холка и лелейка! Она и себя-то не холит, не говоря уж о том, чтобы лелеять! Сразу же в комнате захлопнулась. Леха, естественно, сник. Взял я кувшин на кухне, спрашиваю:
- Что внутри у него? Содержимое?
- На твои идиотские вопросы трудно отвечать! - нервно говорит.
Направился к ней. Слышу: обвиняет она его, что с работы он опоздал.
- Сегодня только! - он говорит. - Пойми, к другу зашел!
- Сегодня! - она говорит. - У тебя каждый день "сегодня"! (Странное, если вдуматься, обвинение!) Возвращается Леха на кухню, вздыхает:
- Угостить тебя, сам понимаешь, нечем, так что пока в комнате посиди, а то я бренчать тут буду, тебе мешать.
А говорил - мясо в фольге! Дали бы хоть фольги пожевать!
На следующий день встретились мы на работе с ним, в обеденный перерыв пошли в буфет.
Работал у нас тогда такой Змеинов. Всегда четко знал, что модно сейчас, что современно, другого ничего для него просто не существовало. И выглядел соответственно: дымчатые очки, бородка, трубка, шарф, свисающий до земли. Помню, как он, взяв в буфете чашечку кофе, держа ее перед собою на блюдце, другой рукой придерживая трубку, зорко оглядывал зал, соображая, куда сесть. И обычно не ошибался: садился к тому, кто самый модный был, самый успешный. Сидел, кофе отхлебывая, вел интеллигентную беседу - и вдруг случайно узнавал, что у человека, с которым он сидит, все переменилось: украли пальто, благодарность заменили на выговор, сын попал в вытрезвитель. Тут же Змеинов вставал, брал недопитую чашечку, пересаживался за другой стол, к новому корифею. И если снова узнавал: не этот самый модный, а тот, что в углу сидит, - тут же вставал, извинившись, забирал кофе, попыхивая трубочкой, шел через зал. Одной чашечки кофе ему обычно на несколько человеческих судеб хватало.
Пока мы считались с Лехой молодыми и дико растущими, Змеинов, бывало, до трети чашечки с нами выпивал. Леха доверился ему, рассказывал подробно о своих планах.
И вдруг в этот день, только начал Леха рассказывать, Змеинов, ни слова не говоря, встает и тянется к своей чашечке. Леха аж позеленел от такой подлости, мотнул головой и плюнул Змеинову прямо в чашку!
Помню до сих пор Змеинова позу, немой укор в его взгляде: "Как же я теперь, с плевком в чашке, буду за новые столики садиться?"
Ушел Змеинов, Леха говорит:
- Ну, что? Может, неправильно я сделал?
- Правильно. Но, в общем-то, по Змеинову измеряя, популярность наша стремится к нулю...
Через несколько дней направлялся я вечером к Лехе в гости. С тех пор как понял я, что не очень весело они живут, стал довольно часто к ним заходить. Перед домом их возле гастронома сталкиваюсь с профессором Корневым. Здорово он в институте меня любил, колоссальные надежды на меня возлагал.
- Ну, что вы? Где? - участливо спрашивает. - Что-то совсем про вас ничего не слышно.
- Да знаете, - говорю, - семья, дети...
Он понимающе кивает, стараясь при этом не смотреть на две поллитры в моих руках.
Лехе я в комическом ключе случай этот пересказал, но он неожиданно трагически все воспринял:
- Я давно уже говорю, что жизнь не удалась. Как сам-то ты думаешь: если человек вырастет среди домов, которые мы с тобой рисуем, сможет он когда-нибудь художником стать?
- Конечно, нет!
- И мы это делаем, представляешь?
Я и сам начал понимать в последнее время, что не все так уж блестяще идет, как предполагалось.
Раньше я думал, беда в том, что тебя спросят, а ты не сможешь ответить. И стоит только усиленно заниматься... И понял вдруг совсем недавно: беда в том, что никто тебя и не спросит!
- А давай, - Лехе говорю, - сделаем на конкурс! Слышал небось, конкурс объявлен: культурный центр северного поселка улучшенного типа. Солярий, розарий, дискуторий - и все это желательно под одной крышей.
- Да нет, - Леха говорит. - Все равно Орфеич работать нам на конкурс не даст. Наш удел - коробочки рисовать!
- А полагается же нам творческий отпуск? Давай возьмем творческий отпуск за свой счет!
