Валерий Попов - В городе Ю (Рассказы и повести)
- Кривая... не влезет...
Поздним вечером на набережной появлялся Фаныч. Шаркая сандалетами, он хмуро шел по набережной с мешком трехкопеечных монет за спиной. Он-то как раз и был сборщиком денег с автоматов, был устроен на тот пост своей женой.
Когда он появлялся, все сразу же устремлялись за ним, протягивая деньги, умоляя разменять по три копейки.
- Нечего! Еще чего! - хмуро отвечал Фаныч.
И уходил с мешком...
Задушив всех жаждой, он, что интересно, искренне считал, будто делает важное дело, причем делает правильно, как положено, не то что некоторые другие!
И спорить с ним было бесполезно.
Ох уж эти наполеоны-гардеробщики, кладовщики! Чем мельче их власть, тем они недоступней. Помню, как Фаныч или похожий на него в гардеробе Публички, ничего не объясняя, пять лет подряд отказывался принимать мое пальто. И так, пять зим подряд, перебегал я Фонтанку без пальто по снегу!
И вот наконец я решился. Ночью с одним моим приятелем мы пробрались в комнату Фаныча, вытащили из-под кровати его мешок (положив, правда, на его место три червонца)...
С мешком мы выскочили на набережную.
- Сейчас по стаканчику! - закричал мой друг.
- По пять стаканов! - сказал я.
- Удобно? - сказал на этой мой деликатный друг.
Медленно, глотками, я выпил воды из граненого стакана, почему-то пахнущего водкой. И еще стакан, и еще. На звон посуды стали собираться люди...
- Может, теперь с другим сиропом? - сказал я, уже бесчинствуя...
И только после этого я впервые за месяц искупался. Темно, ничего не видно. Только тихое неясное море цвета дыма.
Ночью ко мне на балкон прилетел мокрый купальник, сорванный ветром с какой-то далекой веревки, тяжело лег на лицо. Во сне я обнимал его, гладил, что-то горячо говорил...
С какой радостью я летел наконец в город!
Прямо с аэродрома поехал я на работу, вбежал...
В нашей комнате почему-то никого не было, только мой любимый лаборант Миша разговаривал по телефону. Разговор, видно, был важный - Миша не смог его прервать и только ласковым изменением тона на секунду поздоровался со мной.
Однажды к нам в комнату вбежала лаборантка и сказала, что кладовщик не хочет отпускать ей слюду. Я встал, спустился вниз. За деревянным некрашеным столом в неизменном своем треухе сидел хмурый Фаныч.
- Ну что? - сказал я. - Надо бы слюду отпустить.
Чувствовалось, ему вообще не хотелось отвечать, настолько глупым казалось мое требование. Минут через десять раздалось какое-то сипение, и наконец я услышал:
- Слюду! Чего захотел!.. А ты ее заприходовал, слюду? Через бухгалтерию ее провел?
Почему это я должен проводить ее через бухгалтерию? Так тяжело, трудно проходили с ним все дела... И, как ни странно, почему-то многие уважали и боялись его. Так, молча и хмуро, он захватывал постепенно все большую власть. Любой проект согласовывали в первую очередь с ним, а то он мог упереться, и ничего нельзя было сделать.
Бояться он действительно никого не боялся. Понизить его было некуда. Занимая самую низкую должность, он всячески упивался этим, сладострастно растравлял свою душу.
И, ежедневно общаясь я ним, я вдруг неожиданно заметил за собой, что стал все делать в полтора раза медленнее, чем раньше, и отвечать на вопросы только после долгого, хмурого молчания.
И тут я испугался. Я побежал в лабораторию, заложил уйму опытов, сделал бешеную карьеру и наконец стал директором института. И первым моим приказом был приказ об увольнении Фаныча. Какое облегчение я почувствовал после этого!
Соскочил все-таки с этой телеги, что везла меня к усталости, к тяжести, к смерти!..
На радостях я позвонил одному своему старому другу, позвал его в баню попариться, размять кости, сбросить с себя накопившуюся пыль!
Сладострастно предвкушая, как будет в пару ломить тело, мы прошли через двор, усыпанный кирпичом и стеклом, прошли по мосткам, установленным над свежевырытой канавой, и вошли в темноватое помещение бани. Тускло светилась только касса в самом углу. Там среди мочалок, штабелей мыла и почему-то уже мокрых распушенных веников сидел Фаныч, похожий сразу на лешего, водяного и домового.
- Пиво есть в классе? - спросили мы у него.
- Нет пива, нет! - с удовольствием сказал он. Помню, и когда он работал у нас, главным его удовольствием было - отказывать.
- Придется в другой класс, по пятнадцать копеек. Мы снова шли через дворы, поворачивая, потом вошли в класс по пятнадцать копеек, и там, тоже в углу, была касса, и в ней тоже сидел Фаныч! Сначала я растерялся, был готов дать этому какое-то чуть ли не символическое объяснение...
- Есть пиво? - спросил мой друг.
- Есть... - неохотно сказал Фаныч.
И тут я понял, в чем дело: просто стена, разделяющая баню на классы, упирается в эту кассу, выходящую сразу на две стороны. И с одной стороны Фаныч продает билеты по восемнадцать, а с другой - за пятнадцать. Одной половиной лица говорит: "Есть пиво", а другой: "Нет".
Стекло кассы вдруг задрожало от какого-то приблизившегося мотора, потом дверь распахнулась и в темное пространство перед кассой вошла Аня. Я не видел ее с тех пор... Только я хотел вступить с ней в беседу, как в дверь толпами стали входить иностранцы.
- О! - гомонили они не по-нашему. - Оригинально! Русский дух! Колоссаль!
Но Фаныч, однако, быстро развеял их чрезмерное оживление, заставив выстроиться всех в очередь, бросая каждому в отдельности тонкий, завивающийся вверх билетик.
ВХОД СВОБОДНЫЙ
Будит меня жена среди ночи, кричит:
- Все! Проспала из-за тебя самолет! Беги за такси, быстро!
Вспомнил: она же мне вчера говорила - экскурсия у них от предприятия на массив Гиндукуш!
Накинул халат, понесся. Привожу такси, взбегаю - дверь захлопнута, жены уже нет.
- Понимаешь, - таксисту говорю, - дверь моя, видишь ли, захлопнулась, так что дать я тебе ничего не могу. Вот - в кармане только оказалось расписание пригородных поездов за прошлый год.
- Что ж, - говорит. - Давай.
Положил расписание в карман, уехал. А я дверь свою подергал - не открывается, крепко заскочила. Пошел я через улицу в пожарное депо, знакомого брандмейстера разбудил.
- Да нет, - он говорит, - никак нельзя! Нам за безогонный выезд, знаешь, что будет? У меня к тебе другое предложение есть: поступай лучше к нам в пожарные! Обмундирование дается, багор! Пожарный спит - служба идет!
- Вообще заманчиво, - говорю. - Подумаю. Пошел обратно во двор, бельевую веревку снял. Поднимаюсь, звоню верхнему соседу.
- Здравствуйте! - говорю. - Хочу спуститься из вашего окна.
- А зачем? - он говорит. Я рассказал.
- Нет, - говорит, - не могу этого позволить, потому как веревка не выдержит, которая, кстати, моя. Вырвал веревку, дверь закрыл. Спустился я тогда вниз, к монтеру.
- Сделаем, - говорит. - В мягкой манере!
Собрал инструмент, пошли. Долго так возился мелкими щипчиками. Потом схватил кувалду - как ахнет! Дверь - вдребезги!
- Вот так, - говорит. - В мягкой манере! А что двери нет - ерунда! Одеяло пока повесь!
Ночью я, понятно, не спал. Тревожно. Такое впечатление вообще, будто на площадку кровать выставил.
Вздремнул только, слышу - скрип! Вижу - вошел какой-то тип, с узлом.
- Так... - меня увидел. - А нельзя?
- Почему же нельзя? - говорю. - Можно. Двери-то нет, сам же видишь!
Разговорились. Толик Керосинщиков его зовут... Ехал к брату своему за пять тысяч километров - и в первый же вечер получил от него в глаз.
- ... Но и он тоже словил! Усек? - Толик говорит.
Ясно, обидно действительно - ехать пять тысяч километров исключительно для того, чтобы получить в глаз.
Говорит:
- Здорово мне у тебя нравится... Отдохну?
- Давай.
Прилег он на диван, ботиночки - бух! Накрыл я его картой полушарий для тепла.
Соседка входит из сто одиннадцатой.
- Сосед, - говорит. - Я у жены твоей, помнится, тазик брала, нельзя ли еще и сковородку взять?
- Да что там сковородка, - говорю, - садись! Сковородку бери, что там еще? Может, еще чего-нибудь тебе надо?
Потом увидел через отсутствующую дверь: влюбленные стоят на площадке, мерзнут.
- Входите! - говорю. - Чего мерзнуть?
- Ой, а можно? - говорят. - Спасибо!
Отвел я их во вторую комнату, оставил - только они там почему-то сразу принялись в домино играть... Бац! Я даже вздрогнул. Пауза, тишина. Снова бац!
Ну, это уж не мое дело, пусть чем хотят, тем и занимаются. Пригласить к себе, а потом еще действия диктовать... Зачем?
На лестнице тяжелые шаги раздались. Входит водолаз. За ним резиновый шланг тянется, мокрый.
- Все! - глухо говорит. - Моторюга не метет! Обрежь кишку, быстро!
Обрезал кишку - перепилил тупым столовым ножом.
Водолаз воздух вдохнул.
- Ху-у! Ну выручил ты меня, браток! Потом еще - монтер снова зашел.
- Ну, как без двери? - говорит. - Привыкаешь?
- Да-а!
- Вообще, - говорит, - жизнь вроде поживее пошла после того, как я дверь у тебя выбил.
Тут является родственник. Кока. Кока Коля. Говорит: