Негатив. Портрет художника в траурной рамке - Лев Михайлович Тимофеев
Вот что такое мерзость запустения: это мерзость черного пожарища.
Из пяти пожарных расчетов на месте оставался только один — что-то они там под крышей заканчивали гасить, и сверху слышался грохот кровельного железа и молодой веселый мат. Шумно дыша, причитая и постанывая, так, что его слышно было еще за два этажа, по лестнице поднялся пожилой следователь из райотдела милиции. Его вынули из постели, и он, извинившись, начал с того, что достал из «дипломата» маленький термос, прямо на ступеньках лестницы, ведущей на чердак, расстелил бумажную салфетку и налил себе кофе и предложил Закутарову. Закутаров молча покачал головой: ему было плохо и хотелось поскорее уйти отсюда. Но только покончив с кофе, следователь принялся за дело. Составили протокол. По предварительным данным, пожар начался в 23 часа. Общая площадь возгорания 150 квадратных метров. Пожарных вызвали только после полуночи, когда пламя выбилось на крышу и его заметили из дома напротив. Рабочая версия — неисправность электропроводки. «А поджечь некому было?» — на всякий случай спросил следователь. Закутаров молча пожал плечами. Он подписал протокол, оставил номер своего мобильного телефона и сказал, что торопится. Со страховой компанией он свяжется из офиса. И с нижним соседом разберется позже…
Спускаясь по лестнице, он подумал, что, если мерить деньгами, утрата не так уж и велика: он никогда не оставлял в ателье ничего ценного. Никакого архива он здесь не держал. Те же полсотни работ, что были уже заделаны под стекло или в паспарту и приготовлены к близкой выставке, можно восстановить за две, ну, за три недели. Куда тяжелее была иная утрата — эстетическая, что ли. В его гармонично размеченном и аккуратно обустроенном мире образовалась (была прожжена) черная дыра. И из этой невидимой дыры тянуло инфернальным смрадом — холодной гарью, сыростью, мочой…
Ателье (мастерская, лофт) под крышей старого, еще дореволюционного дома занимало важное место в его жизни. Для всей российской политической тусовки он, Олег Закутаров, был успешным и влиятельным политологом, политтехнологом, пиарщиком, президентским советником (все знали, что и советчиком), создателем прочных политических репутаций и разработчиком стремительных административных карьер. Его образ был хорошо знаком миллионам телезрителей: коротко стриженный, круглоголовый, совсем еще не старый, но уже седеющий человек, несколько небрежно, почти по-домашнему одетый (каждый раз детали этой небрежности продумывались вместе со стилистом), с едва-едва заметной аристократической картавинкой в речи, говорящий всегда негромко, спокойно и со значением, вдумчиво глядящий на жизнь поверх съехавших на кончик носа маленьких старомодных очочков — такой мудрый папа Карло, увещевающий миллионы простодушных Буратино… Но была у него и иная, параллельная жизнь, о значении которой в его судьбе знали только самые близкие ему люди. В этой параллельной жизни он смотрел на мир без всяких пижонских очков — глазами внимательного художника, через видоискатель фотокамеры. И ателье под крышей дома в Покровском переулке как раз и было основным рабочим местом этого, мало кому известного Закутарова.
Нет, он ничего не скрывал и ни от кого не таился. Время от времени он и на людях появлялся с камерой в руках, даже на многолюдных политических тусовках, и все к этому привыкли: думали, что ему, великому политтехнологу, снимать нужно для пиаровской работы. Но никто, конечно, не мог догадаться, что к занятиям фотографией он относится куда серьезнее, чем ко всем этим политическим играм, в которых понимал себя и соответственно принимал участие всегда как рефери, лишь иногда как тренер и никогда — как игрок.
Он был художник по преимуществу. И его ателье, его мастерская, где все было удобно устроено для работы и где раз в год он снимал со стен чужие работы и развешивал полсотни своих последних фотографий — не столько для зрителей (которых, впрочем, здесь на вернисаже бывало до двух сотен человек), сколько для себя самого, чтобы осмыслить сделанное за год, — этот угол пространства на шестом этаже дома в Покровском переулке занимал в его жизни куда более важное место, чем роскошный, на «золотой миле» Остоженки расположенный офис созданного и раскрученного им знаменитого АПРОПО — Агентства продуктивной политики. И вот теперь этот потаенный угол, где пребывала самая нежная, самая беззащитная и в то же время самая отзывчивая часть его души, превратился в дымящуюся и смердящую помойку…
Выходя из подъезда, он забыл, что здесь две ступеньки вниз, неловко оступился и чуть не упал под пожарную машину, которая, с ревом разворачиваясь, заехала на тротуар. Шофер едва успел резко затормозить и, открыв дверцу, выматерился. Закутаров, улыбаясь, помахал ему рукой, — мол, все в порядке. Движения и мысли были как-то разорваны и заторможены, и он с пол минуты простоял на месте, не понимая, куда должен идти. Он не сразу вспомнил, где стоит его «бумер», и только после некоторых усилий сообразил, что ночью за неимением места у подъезда оставил его за углом соседнего дома… В машине было пусто, только тулуп валялся на заднем сиденье, и это его огорчило. Губастенькая подружка могла бы его отвлечь, позавтракали бы вместе. Но она убежала, бросив на водительское сиденье визитку. Черным косметическим карандашом на обороте было жирно написано: «Позвони, пожалуйста». Ее звали Алена Гросс. Значит, у нее белесые брови, и она подкрашивает их косметическим карандашом. Кремлевский корреспондент «Делового человека». Ну, да, да, он давно заметил ее: уже года два она мелькает на разных светских тусовках, и в последнее время ее злые корреспонденции и репортажи начали входить в моду… Но позвонил он не ей. Сев в машину и запустив двигатель, он позвонил Карине. «Проснись, — сказал он, — у меня мастерскую сожгли. Дотла. Давай позавтракаем, что ли, вместе».
Часть 1
Nue en lumiere du soleil
1
Знакомство Закутарова с фотоискусством началось лет тридцать назад, в начале семидесятых. Это было замечательное время. Быть может, лучшее время его жизни. Ему было восемнадцать, он учился на первом курсе исторического факультета провинциального Черноморского университета и, сильно нуждаясь в деньгах, стал подрабатывать моделью у местного газетного репортера. Репортер, маленький и худенький человечек лет тридцати или чуть больше, по-детски простодушный и восторженный («Мы, парень, работаем для вечности!»), мечтал о славе фотохудожника. Для газеты он делал репортажные снимки о трудовых буднях городских предприятий (лучшая бригада грузчиков торгового порта, учения по гражданской обороне на швейной фабрике и т. д.), но в свободное время в маленьком ателье, оборудованном в сарае собственного глинобитного домишка на окраине города (ателье — два экрана
