Преломление. Обречённые выжить - Сергей Петрович Воробьев
Одним из таких примеров было саттвическое вегетарианское питание, и, отказавшись от «плодов насилия» — мяса, рыбы, яиц, чтобы не утяжелять свою карму и делать сознание более ясным, ты насел на каши, овощи, орехи, различные семечки и проросшую пшеницу. Когда я заходил в гости, ты выставлял на стол чашку тыквенных семечек для себя и блюдо с тонко нарезанным сервелатом для меня. Однажды посреди разговора ты стал с маниакальной жадностью пожирать эту колбасу, потому что организм непроизвольно требовал белка.
— Ты же у нас йог, — засмеялся я.
— Организм умнее меня… Он наверняка знает, что ему в данный момент нужнее. Представляешь, я был в полной уверенности, что ем семя тыквы. А рука сама тянулась за сервелатом, — не прожевав до конца последний кусок, ответил «вегетарианец».
Потом тебя увлёк Шри Ауробиндо с его интегральной йогой и надментальным разумом. Он был слишком огромен для нашего мировосприятия, не вмещающего высочайших истин. Конечно, всё это было примитивным одурачиванием, облачённым в некое подобие учения, призывающего к переходу к новому, более высокому по сравнению с человеком, виду. Но, по всей вероятности, ты хотел стать новым гомо сапиенсом, внушая мне про Истинное Сознание. Оно, мол, составляет саму субстанцию всего бытия, его чистую духовную материю.
— Вообрази, — говорил ты голосом новоявленного пророка, — что мы достигли такого состояния, когда движемся в динамике Неведения. Пусть даже просветлённого или озарённого Неведения…
— Но тем самым мы открываем ворота опасного и даже гибельного заблуждения, могущего привести к остановке в эволюции, — возражал я. — Наиболее вероятным последствием будет погружение в самообман самого разного рода, подчинение лжи во всех её видах и уступка искушениям, насылаемым силами мрака. Отход от Божественной природы, фатальное самовозвеличение, охота за сверхъестественными силами ведут к образованию неестественной, нечеловеческой и небожественной громады раздутого эго.
Однако всякий раз, когда я появлялся, ты продолжал цитировать Шри Ауробиндо, пытаясь внушить, что, кроме него, никто так не познал мир и человека в их абсолютном воплощении. В конце концов ты оставил и это, посчитав неподъёмным новый способ познания, который предлагал этот восточный «монах в миру» с его многогранным духовным опытом и многосложными практиками. Им не было конца, как не было и ожидаемого результата.
Дружище, за свою жизнь ты сменил десяток профессий. Одним из последних увлечений, а заодно и средством для добывания денег на хлеб насущный стала для тебя реставрация. Она повлекла за собою нескончаемое втаскивание в дом предметов антикварной старины и разного рода подделок и сомнительных раритетов, которым приходилось придавать товарный вид. Ты почти свихнулся. Бронзовые подсвечники, настольные лампы с зелёными колпаками, поддерживаемые бронзовыми же херувимами и наядами, бюсты великих философов и вождей, древние фотокамеры в деревянных футлярах, фисгармонии и клавесины, старинный хрусталь и фарфоровые статуэтки, настенные медальоны с изображениями сцен псовой охоты и мифологическими сюжетами Древней Эллады и, наконец, копии картин голландских мастеров и православные иконы в серебряных окладах. Прочёл ли ты хотя бы одну молитву перед какой-либо из них?
Эти безделушки в тяжёлую безденежную эпоху начала и середины 90-х выручали тебя и спасали от голодной смерти или от желания выброситься с восьмого этажа кирпичного дома, в который вы переехали с супругой в 80-х. Ты нёс что-нибудь в антикварную лавку, и какой-нибудь родственник Володарского расплачивался с тобой сухим бумажным рублём, который давал возможность выжить в те суровые и несносные времена всеобщего хаоса и развала, порождённого предательством высшей партийной элиты. Рубли были сумасшедшими, как и само время, их курс менялся так быстро и внезапно, что, будучи миллионером сегодня, завтра можно было проснуться нищим с никому не нужной рублёвой массой.
Правда, к этому нам было не привыкать. Миллионерами мы никогда не были, но и слишком бедными тоже. Тебя выручали золотые руки, а меня профессия моряка — такая же вечная, как профессия «ночной бабочки»: мы никогда не оставались без дела.
Комната твоя давно превратилась в комиссионный магазин, в лавку старьёвщика и в итоге — в хламовник. Она пропиталась затхлостью — не хватало свежего воздуха. За реликвиями собиралась пыль и ржа времён, несмотря на то что одно уходило, другое приходило. Ушёл письменный стол фабрики Володарского. На место фанерного шкафа пришёл ламинатный с антресолью до самого потолка. Там хранились артефакты ушедшего века, пересыпанная нафталином одежда и ещё что-то, что проникало в поры забитого хламом пространства.
Понапрасну мы обрастаем мохом ненужных вещей, которые когда-то казались нужными и даже необходимыми и которым мы придавали особое значение? С годами всё становилось лишним, обременительным, а выбросить не хватало мужества. Так и живём, пока после нас не придёт новый хозяин и не выметет всё под метлу. Может быть, только гантели с эспандером остаются нужными. Да ещё намоленная икона, которая в последний день сможет стать проводником на пути к Богу.
А помнишь наши увлечения?
Я был последователем и ярым адептом Поля Брега. Он ходил по рукам в машинописном варианте и считался самиздатом. Его советы по исправлению человеческой природы путём временного отказа от пищи и выработки здоровых привычек производили впечатление на советского человека.
Сам Брег был примером абсолютного здоровья и долголетия. Ходила легенда, что, дожив до 94 лет и занимаясь сёрфингом, он неудачно скатился с очередного гребня волны — и доска прихлопнула его как муху. Следуя его системе, свои голодания я доводил до недельной изнуриловки. Вместо пищи — вода. Реже соки. Худел, очищался, почти летал.
А ты подсел на Малахова. «Уринотерапия» была твоей настольной книгой. Вместо Библии. Думал найти Истину: утром стакан тёплой мочи из своего личного крана, вечером — то же и — каждодневные растирания недопитой уриной. Ты тогда по вечерам учился на «бухгалтерском учёте» в одном заштатном ленинградском институте, каждый день три часа на дорогу туда и обратно — не для слабаков! Экзамены сдавал не готовясь. Учуяв запах урины, преподаватели отпускали тебя почти сразу — без лишних вопросов. При этом больше трояка не ставили. Но тебе больше и не надо было.
Ты хотел выбиться из работяг в инженера. Думал — белая кость. На заводе тебя держали почти за Кулибина, на деле же вышло — одни бумажки. И после института ты стал Акакием Акакиевичем в конторе Лесного порта. Зарылся в накладных и циркулярах не хуже гоголевского коллежского асессора.
В те времена с Малахова ты перекинулся на Бутейко. Первый не оправдал твоих ожиданий. Теперь везде, где
