Алька. Двор моего детства - Алек Владимирович Рейн
Двор наш был не заасфальтирован, почва была песчаной, но после сильного дождя местами лужи, тем не менее, были. Одним осенним вечером, когда наша шайка традиционно бузотёрила во дворе, явился домой в хлам пьяный сосед с нижнего этажа, мужик незлобивый, но сильно пьющий. До двора-то он добрёл, но во дворе, поскольку мозг решил, что главная задача выполнена, автопилот отключился, и он рухнул прямо в одну из не самых мелких луж. Свалившись туда, он безуспешно стал пытаться выбраться. Глядя на него, наш лидер, крупная деваха лет восьми, сказала: дядю Колю (точно имени его не помню, пусть будет дядя Коля) надо спасать – утонет. Мы облепили его и стали пытаться поднять, что оказалось задачей для нас непосильной, но на бок помогли ему перевернуться. Тут то ли от нашей возни, то ли от того, что физиономия изрядно прополоскалась в луже, дядя Коля стал пытаться принять снова вертикальное положение, и это у него, не без нашей посильной помощи, произошло. В общем, необходимые пять или семь метров до двери подъезда он добрёл. Здесь, опершись плечом о дверной косяк, дядя Коля пьяно пробормотал, промычал прочувственную речь о том, какие мы молодцы, а потом, достав из кармана кошелёк, извлёк из него большой дореформенный рубль и выдал нашему вожаку. Это были первые деньги, которые каждый из нас заработал в своей жизни. У дороги, с фасадной стороны нашего дома, недалеко от палисадника была палатка, торгующая мороженым, мы побежали туда, купили молочное мороженое за девяносто восемь копеек, а потом по очереди лизали его, а наша старшая следила, чтобы всё было честно, чтоб каждый лизнул не больше остальных. Как было вкусно, мне кажется, что это было первое мороженое в моей жизни. Изгваздались мы, спасая дядю Колю, всем нам дома попало основательно.
В возрасте лет трёх или чуть меньше произошла со мной одна грустная история, запомнилась она мне потому, что я получил тогда изрядную взбучку, я думаю, что это вообще моё самое раннее детское воспоминание. Мама моя, младший медицинский работник, знала симптомы большого числа болезней и постоянно обнаруживала их у себя или у нас. При малейшем подозрении на какую-либо хворь первым делом мне ставили градусник. И вот маманя поставила мне градусник, а сама отвлеклась на какие-то домашние дела. Я сначала сидел спокойно, дожидаясь, когда закончится эта процедура, а потом достал градусник из-под мышки и стал его разглядывать. Особенно меня заинтересовала та часть градусника, где он сужается и в конце этого сужения имеется внутри какая-то маленькая полость, в которой есть что-то тёмно-серого цвета. Так как открутить кончик не удалось, я его взял и откусил, однако, ощутив во рту битое стекло и каплю какой-то безвкусной дряни, я понял, что был неправ, и выплюнул всё это. Тут ко мне подошла мамуля и обнаружила, что градусник находится у меня не под мышкой, а в руке. Забрав его и увидев, что конец отломан, она спросила: «Где он?» По её тону было понятно, что сейчас мой зад будет в огне, я струхнул и решил: лучше сказать, что я его проглотил, тогда маме меня станет жалко и я меньше получу трындюлей, но всё пошло не так. Услышав, что этот придурок испортил градусник, да ещё вдобавок проглотил то, что не следует, мама подняла меня за одну руку, отнесла ко входной двери, открыла её, поставила на пол и закрыла дверь. Дело было зимой, я стоял у двери в коридоре нашего полубарака босиком, в трусиках и майке, было не шибко жарко, если не сказать, что изрядно холодно, я замёрз, стоял трясся от холода, страха и неопределённости, но громко реветь боялся, понимая, что мне могут ещё и ввалить, поэтому ныл, скулил потихонечку, скрючившись, как паршивый, никому не нужный щенок, выброшенный зимой на улицу за ненадобностью. В таком виде и обнаружила меня, посиневшего от холода, баба Дуся, наша соседка, жившая напротив, добрейшая женщина, очень дружившая с мамой и постоянно ей помогавшая. Увидев моё бедственное положение, она подхватила меня на руки; прижав к себе, прикрыла полой кофты и спросила: «Ты что здесь делаешь?» Я говорю: «Меня мама выгнала, я градусник разбил». Баба Дуся распахнула дверь, вошла на кухню обратилась к моей матери: «Надька-сука, ты если над парнем будешь изгаляться, я у тебя его через милицию отберу». Дальше она произнесла длинную речь, в которой, кроме матерных слов, были только предлоги, поэтому я её не запомнил. Мама уже явно успокоилась, они ещё перекинулись парой слов, потом меня взяли поперёк тощего пуза, многократно промыли мне рот и уложили спать. Спасибо тебе, баба Дуся, на всю жизнь запомнил я твои большие тёплые руки.
Собрались мы как-то поиграть в казаков-разбойников, причём одни ребята, девок отмели, сказали: нечего вам с нами, тут всё серьёзно, по-пацански. Ну, собственно, сказали-то не мы, а наш лидер. Жил он тоже на втором этаже, звали его, если не изменяет память, Витёк, лет десяти-одиннадцати, ходил в красивой двухцветной курточке, вся остальная ребятня одевалась как-то неказисто, хотя тогда на это мало кто из нас внимание обращал. Так вот, выдвинулись мы в направлении ближайшего сквера, лидер, как полагается, впереди, мы сзади, и тут рядом с дорожкой случайно обнаружили дохлую крысу. Это была отличная крыса: лоснящаяся шкурка, розовый хвост и никаких признаков тления, как и никаких признаков жизни. Такая классная находка сразу поменяла планы Витька: он взял крысу за хвост, развернулся, и мы пошкандыбали в сторону длинного дощатого барака, стоящего на краю микрорайона, состоящего из нескольких таких же одноэтажных деревянных бараков, к которым вплотную примыкали наши деревянные сараи. Жильцам барака категорически не нравилось, когда посторонние использовали сквозной коридор их жилища в качестве проходной улицы, но Витёк повёл нас сквозь барак, подчёркивая таким выбором маршрута, что он крут и ему пофиг на любых орущих тёток. Нам повезло, коридор оказался пуст, и мы гордо проследовали по нему без приключений. За бараком Витёк остановился, внимательно посмотрел на нас, собравшихся вокруг, протянул мне крысу и, кивнув в направлении открытой двери барака, сказал: «Видишь кастрюлю?» Я поглядел и увидел где-то в середине коридора кастрюльку, стоявшую на керосинке у одной из барачных дверей. «Иди положи». Я взял крысу за хвост и пошёл. Я шёл, немного втянув голову в плечи, понимая в свои четыре года, что делаю что-то совсем неправильное, но отказаться я не мог: сам
