Николай Почивалин - Последнее лето
Тарас Константинович шел по жесткой, уже хорошо накатанной дороге, теряющейся далеко вперед, в белом разливе, оттененном пуховой чернотой недавно вспаханных междурядий, с удивлением прислушивался к самому себе. Уходило, улетучивалось его скверное настроение, хотя он как человек, привыкший к собственной болячке и поглаживающий ее даже тогда, когда она, зажив, отпала сухой выболевшей корочкой, по инерции еще противился, цеплялся за него. Кто это неумный придумал, сказанул, что природу нужно побеждать? Побеждают врагов. Сами же, постоянно пользуясь ее щедротами, по неразуменшо ей же и мешаем. Отравляем воздух, воду, вырубаем леса - там, где их беречь надо, - активно, с перевыполнением планов, рубим сук, на котором сидим. Ладно, хоть сейчас, с опозданием, но спохватились.
Усмехнувшись, Тарас Константинович вспомнил, как лет восемь назад приехал к нему только что избранный секретарь райкома, человек в районе новый, и попросил:
- Ну, директор, покажи мне твой садик.
Уменьшительное словечко резануло слух. Тарас Константинович проникся к симпатичному человеку неприязнью и, все-таки, не настаивая, честно предупредил:
- Может, поедем? Многонько будет.
- Да зачем? Пешком, - беспечно отказался секретарь. - Отличная это штука - на своих двоих!
- Ну, ну, - иронически хмыкнул директор. Сам-то он был ходок.
Через полчаса секретарь райкома вопросы задавать перестал, украдкой вытирая платком мокрый лоб, а еще через час откровенно взмолился:
- Тарас Константинович, да когда ж они кончатся, сады эти?
Сейчас он в области, видная фигура, и при встрече с удовольствием вспоминает, как проучили его за неосторожно вылетевшее словцо. За эти годы к прежним пятистам гектарам плодоносящих садов прибавилось еще триста пятьдесят, и бывший секретарь райкома помогает хозяйству всем, чем может.
...Яблони, представлялось, выбегали к самой дороге, чтобы покрасоваться перед Тарасом Константиновичем своими воздушными свадебными покрывалами, растроганно посапывая, он различал их по стати, по рисунку криы, по оттенкам.
Только ненаблюдательные либо равнодушные к природе люди считают, что цветут сады одинаково белым цветом: у одних он действительно снеговой белизны, у других с кремовым отливом, у третьих - с розоватым, у четвертых, наконец, - с легкой прозеленью. Вот уж чем, воистину, надо украшать землю! Чтоб сады были всюду, чтобы, выходя из подъезда, человек попадал в сад, шел на работу улицей-садом, чтобы садами были заводские дворы, и тогда люди неизбежно станут лучше и добрее.
Выросший в садах человек никогда не воткнет другому нож в спину!
Притомившись, Тарас Константинович сошел с дороги, не обращая внимания, что в туфли попадают влажные комки земли, остановился под белым шатром. Копошились в упругих парчовых завитках оранжево-золотые пчелы, осыпались на плечи лепестки, сладковатый яблоневый холодок щекотал ноздри. И точно так же - спокойно, прохладно и тихо - было на душе и у Тараса Константиновича.
2
Петр сидел на своем шоферском месте, читал газету, поводя по странице длинным носом, точно вынюхивая в ней что-то, и включил мотор, едва директор устроился рядом. Тарас Константинович ценил деловитость и аккуратность превыше всех других качеств - с этого, по его понятиям, начинался человек, все остальное в нем было вторичное.
"Газик" скатился под гору, проворно виляя между деревьями, побежал по полевой дороге вдоль Суры, то исчезающей за густым лозняком, то снова сине вспыхивающей.
- Ну, чего нового, товарищ заместитель?
- Да ничего. - Петр легонько пожал широкими плечами.
При худобе и поджарости все в нем было велико и крупно: голова, прикрытая рыжим беретом, отвислый нос, плоско прижатые хрящеватые уши, жилистые руки, спокойно лежащие на руле; Тарас Константинович удивлялся, как этот долгорукий и длинноногий так ловко умещается на своем, в общем-то тесноватом, шоферском месте; во всяком случае Тарасу Константиновичу не раз казалось, что зеленый ровно натянутый брезент на "газике" слева чуть продавлен - головой Петра.
- Вчера, как вы обедали, один тут наниматься приходил, - вспомнил Петр. - Слесарь он. Ну, я его в Софьино, к Гладышеву направил.
- Это почему же? Нам и в гараж слесарь нужен.
- Знаю. А ему квартира требуется. У Гладышева-то с этим попроще деревня. - Петр выжал тормоз, мягко перевалил колдобину. - Все одно совхоз.
- Верно, - одобрил Тарас Константинович и с интересом посмотрел на шофера. - А что, Петр, может, и вправду пойдешь ко мне замом? Сейчас ты вроде внештатный, а мы тебя в штат. А?
Зеленоватые и большие, как все в нем, глаза шофера глянули на директора умно и хитро.
- Нет, не пойду. Хоть бы и упрашивали.
- Это почему же?
- Воли себя лишать не хочу.
- Какой воли?
- Самой обыкновенной. - Жилистые, открытые по локоть руки Петра лежали на баранке свободно, без напряжения, хотя дорога пошла хуже. - Над вами сверху сколько? - ну-ка посчитайте. Трест, райком, обком. Да еще на своем партсобрании прочесать могут - дай бог! А надо мной кто? Один вы. Так с меня много не возьмешь. И не за что... Машина у меня всегда в порядке. Теперь и вовсе - новая, года два в нее и не заглядывай.
- Хитер!
- Куда уж там хитер! Что на уме, то и на языке.
Хитер-то не я - другой. Вот он уж действительно хитер.
И рады бы от него избавиться, да не можете. Тут, сказываю, и над вами власть есть.
- Это ты о ком? - нахмурился Тарас Константинович.
- Сами знаете. - Петр тоже перестал пошучивать, - О том, к кому едем: Игонькин.
- Тут не так просто, как ты думаешь.
- Куда уж там - сложность.
- Да, сложность! - рассердился Тарас Константинович. - Сложность, пойми ты, в том, что разлюбезный твой этот Игонькин ничего не сделал хорошего, но и плохого ничего не сделал. Пьяным не валялся. С бабами не замечен. Лодырь он просто - вот кто. А как, я тебя спрашиваю, под приказ это подведешь? Эх, если б только на чем проштрафился!..
Со стороны это, вероятно, показалось бы нелепым - директор прямо-таки мечтал, чтобы его работник провинился; Петр не улыбнулся, продолговатое лицо его, коегде изрезанное уже морщинами, было сосредоточенным - такой прямой разговор потянула вдруг за собой незамысловатая шутка директора.
- Вот за это выгонять и надо. За то, что лодырь.
- Не принято, понимаешь, за это. Когда уж развалит окончательно. Или оскандалится - тогда можно. А так - по месткомам да по судам затаскают. Сам не рад будешь.
- Говорят, чтобы у него машину или лошадь выпросить - с поллитром идут, - осторожно, словно его могли услышать посторонние, сказал Петр.
- Кто говорит? - Тарас Константинович ерзнул на сиденье.
- У него, сказывают, и раньше так заведено было.
Когда он где-то в председателях колхоза ходил.
- Кто говорит? - потребовал Тарас Константинович. - Ты понимаешь, что мелешь? Ну, кто?
- Не помню, - растерянно сказал Петр. - А слышал - точно. Силантьева, что ли...
- Точно, слышал! - раздраженно передразнил Тарас Константинович. - Не помнишь, так и болтать нечего!
Была какая-то неловкость в том, что директор совхоза рассуждал со своим шофером, да еще беспартийным, об управляющем отделением, - Тарас Константинович понимал это, как понимал и то, что еще более неловко замять такой прямой и честный разговор.
- Может, это я, Петро, по-стариковскн нетерпимым стал. Все бурчу вместо того чтобы побороться за человека... Пробовал, да, видно, терпения не хватает. Опять же по стариковской нетерпимости. Портится характер в старости - это ты мне поверь.
Петр помалкивал; директор говорил все спокойнее и под конец все снова свел к той же изначальной шутке:
- Так что сам, Петро, видишь: рано тебе в замы идти. Повременить надо...
Навстречу уже бежали окраинные домики Астафьевки - с приусадебными садами, каменными сараями-подвалами перед каждым домом, что исстари кладутся в деревнях на случай пожара, с широкой, улицей, сплошь поросшей травой и совершенно безлюдной в этот жаркий полуденный час.
Прежде Астафьевка была центром небольшого колхоза, объединявшего еще три таких же соседних села, - недавно ее присоединили к плодосовхозу, и стала она в официальных документах, а потом и в разговорах для удобства называться третьим отделением, или, еще короче, - третьим. Так что плодоводство - это только основной профиль хозяйства; помимо садов, в совхозе и пахотные земли, и животноводческие фермы, коих после присоединения Астафьевки прибавилось. Присоединению этому Тарас Константинович противился сколько мог, не вызвало оно энтузиазма и в коллективе совхоза - налаженного, одного из лучших хозяйств области: Астафьевка переходила к ним не только со всем своим не ахти каким богатством, но и со своими прорехами и долгами.
В первый год, как и следовало ожидать, показатели совхоза резко покатились вниз, на второй - выровнялись, хотя хлопот это стоило немалых. Сейчас, в начале третьего года, Астафьевское отделение было уже не последним в совхозе, дела в нем могли бы идти и вовсе не плохо, окажись тут управляющим кто-нибудь порасторопнее и старательнее, чем этот Игонькин, будь он неладен!
