Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина
А реально мы на записи одной лишь песни устали до изнеможения. Я впервые попала на киностудию. Мы оделись в концертные платья, нас загримировали. Забавно было смотреть на Вадима Борисовича с накрашенными губами и подведёнными тушью глазами.
Вначале мы долго распевались и репетировали. Вадим Борисович сердился: «Не то! Не то!» Потом нас провели в глухое помещение с одними стенами – в комнату звукозаписи. На стенах звукоизолирующие покрытия, с улицы не должно доноситься никаких посторонних звуков.
Техники установили свет. «Мотор! Камера!» Мы пели, нас снимали. Но оказалось, что пение должно записываться отдельно на фонограмму. И опять мы пели долго, с повторами, и перед микрофонами. Репетиция, ещё одна репетиция. Звукооператор то и дело останавливал запись. Мы стояли на станках, а у кого-то из хористов под ногами вдруг заскрипели доски, или кто-то, прочищая горло, кашлянул. Или Вадиму Борисовичу делают замечание. Дирижируя, он, казалось, чуть слышно отбивал ногою такт, но когда включили запись, его топот слышался отчётливо.
Часу в пятом утра запись была закончена. Нас развезли по домам. И потом была приятная для меня неожиданность: нам выдали гонорар! За ночь я заработала пять рублей! И на эти деньги купила себе капроновый шарфик.
К концу сентября из колхоза приехали общежитские девчонки, а 3-го октября начались занятия на химфаке. Мне отравлял немного вольную жизнь предстоящий экзамен по органической химии, но и он прошёл благополучно: сдала хорошо. Сдала и объявила профессору Есафову, что хочу заниматься на его кафедре.
Первые три курса мы сидели в основном на лекциях и семинарах по общеобразовательным дисциплинам. Теперь нам предстояло выбрать кафедру и приступить к выполнению курсовой работы в лаборатории, а она на следующем, последнем курсе станет основой для дипломной работы. Кафедры были такие: неорганическая химия, аналитическая химия, органическая химия, физическая химия, химия полимеров.
Ещё когда я выбирала химфак после десятого класса, я слишком по-детски думала: «А не выбрать ли мне специальностью «Технологию душистых и лекарственных веществ? Буду создавать новые композиции для духов – как интересно!» Знала бы я, что в состав многих духов добавляются для стойкости запаха микродозы отвратительного компонента под названием скатол (запах человеческих испражнений, усиленный во много раз). Знала бы я, что сама работа с пахнущими веществами вызывает у большинства людей постоянную головную боль и постепенную утрату обоняния.
«А может мне выбрать «Химию ядов»? – Ох, как интересно и романтично! Надумаю отравиться – выберу яд посильнее и мгновенного действия».
«А может – «Химию взрывчатых веществ»? Нет, уж. Ещё взорвусь, покалечусь, буду без глаза или с изуродованным лицом».
Я знала также, что в XX веке востребованной наукой стала химия полимеров. И теперь, выбирая специальность, я колебалась на первых порах между кафедрами Есафова и Тагер.
Анна Александровна Тагер была доктором наук, профессором и видным учёным в области физико-химии полимеров. Лекции она читала точным ясным языком, за ней удобно было вести конспект, но и от нас она требовала такой же чёткости и ясности. Её подопечные студенты рассказывали, что она заставляла многократно переписывать курсовую и дипломную работу, придираясь к каждой фразе. Наверное, это было правильно: мы же совсем не владели научным языком. Однако что-то меня повернуло в сторону кафедры В.И. Есафова. Наверное, личность его, как это бывало со мной не однажды. Я всегда считала, что наставник и педагог должен сам любить свой предмет до самозабвения, стремиться привлекать учеников в свою «школу» и обладать в какой-то мере артистическим талантом во время чтения лекций.
На первых курсах Есафова мы побаивались. О прошлой его жизни мы мало что знали, но иногда во время лекций он делал экскурс в историю химии и в свою историю жизни. Был он запаслив, бережлив в одежде и обу-ви, даже хвалился как-то на лекции, что один и тот же костюм носит уже 10 лет. Или вот ещё говорил с кафедры:
– Вот видите мои ботинки? Почти как новые. А всё потому, что хожу, поднимая ноги, не шаркаю. Бывало, иду мальчишкой рядом с отцом, а он мне ка-а-к влепит затрещину: «Ноги выше поднимай!» Так и привык.
Помнится, Вячеслав Ионович оставался вместе с нами в лаборатории допоздна, но ничему не наставлял нас, а сам занимался исследованиями чего-то своего. Стоит у лабораторного стола, ведёт вакуум – перегонку исследуемого вещества из реакционной смеси, ждёт отрыва первой капли на выходе из холодильника. Это время надо записать и записать температуру отрыва этой капли, потому что по методике так определяют температуру кипения синтезированного вещества. Ждать приходится долго. И Вячеслав Ионович напевает на двух нотах вверх-вниз так же бесконечно долго, изводя нас этим своим пением: «И вот, и вот, и вот, и вот…» Наконец, слышим его раскатистый возглас: «Пошла-а-а!» Значит, вышла из холодильника первая капля синтезируемого вещества и теперь известна температура его кипения. Когда однажды мы его спросили, почему он так поёт, он пояснил:
– А это бурлацкая песня. Я же на Волге рос. Ну и бурлаки, бывало, впрягались тянуть баржу, стоя на берегу, а баржа не идёт – тяжёлая. Но ещё поднапрягились и натужились – и баржа, наконец, «пошла-а-а».
Мы согласно поддакиваем Есафову:
– Да, да! Ещё есть песня «Эй, ухнем!» Её Шаляпин пел.
Есафов очень любил классическую музыку, в филармонии у него было постоянное место в зале. На концертах он тоже бывал один. С нашей точки зрения, всякие странности водились за ним. Он мог, например, пойти за наш счёт в кино. Вместе с нами, но деньги за билет нам не возвращал. А ведь у нас каждая копейка была на счету. Но если сам давал деньги на билет – какие-нибудь жалкие 30 копеек, и при этом по какой-то причине не мог пойти с нами в кино, то не забывал после напомнить: «Ты почему, Людмила, мне деньги не вернула?» И не принимал во внимание, что купленный билет просто пропал, а я должна ему заплатить из своего кармана.
Когда в Свердловске из магазинов исчез в свободной продаже сахар, он отправил нас, своих дипломников, в магазин. В магазине «давали» в одни руки килограмм сахару, и мы покупали сахар для него. Удивлялись: зачем ему одному нужно столько сахару?
Но эти чёрточки характера были из области его быта. Основное время своей жизни он
