Калифорния - Игорь Анатольевич Шнуренко
Я располагаюсь напротив Вовки.
«Ну как там дела в Питере?» — спрашивает он.
«Перестройка в полный рост, — отвечаю я, — местные сумасшедшие лечат общество от безумия».
Пивной разговор продолжается, Боря рассказывает анекдоты о Леониде Ильиче, Вова цепляет знакомых, я, как всегда, перехожу на очень плохой немецкий язык, извергая пословицы, поговорки и крылатые фразы эпохи третьего рейха.
Отоспавшись в комнате, снятой за тридцатку у шабашника-алиментщика, я еду к Екатерине.
Екатерина живет в общежитии, ей не нравятся усатые молодые люди. Не будучи таковым, я снискал себе ее добрые чувства. Правда, мой бестолковый образ жизни у кого угодно вызовет оторопь, поэтому наши отношения постепенно сходят на нет. Однако окончательно перестать встречаться с ней выше моих сил, ибо она — оазис спокойствия, здравого смысла и морали. А я ведь с ума сойти боюсь.
Однако, кажется, это последняя встреча. Я пою ее вином, а она не пьет, я лезу ей под юбку, а она вырывается, я несу какой-то бред, а она в ужасе смотрит мне в глаза, ибо в отличие от меня сознает бредовость этого бреда.
Ладно, мы идем в кафе и берем горячий шоколад. Чтобы облегчить ей разрыв со мной, я, безвольный человек, предлагаю ей заплатить три рубля. Она с облегчением платит, и мы расстаемся.
Боже, какая она была чистенькая и славная!
Я еду к себе в общежитие. Это общежитие института, куда страна опрометчиво послала меня работать. Я прописан в комнате с тремя интересными людьми. Один — рабочий-украинец (следовательно, националист) — повесил на стене цитату из Райха о сексуальной революции. Портвейн он очень любит. Другой — инженер — борется в институте за права человека. Он редактор «Комсомольского прожектора» и как-то выступил со статьей об отсутствии жилья для молодых специалистов и о нежелании администрации пойти им навстречу. Администрация прорабатывала его чуть ли не ежедневно, сняв, естественно, в тот же день клеветническую статью. На всех собраниях он оправдывался и говорил, что его неправильно поняли. Потом на собрании у коммунистов он раскаялся в содеянном и повесил на дверь комнаты огромный черный портрет Ленина с грустными глазами.
Когда во Львов приезжала моя мать, она говорила мне: «Игорек, что висит у тебя на стенке? Что это за женщина с микрофоном? Посмотри, — она с уважением показывала на стенку соседа, — Мусоргский. Цветы. Карта мира».
Зачем же мне вешать карту мира, если других стран не существует? Кто-то там что-то рассказывал, что где-то там был — так вспомните Жюля Верна или барона Мюнхгаузена. Англия, Франция, Албания, Америка? Не знаю. Докажите мне, что они существуют. Скажете, польское телевидение. А кто сказал, что оно польское? Передачи и из Москвы передавать можно. Слухи о жизни без паспортов и прописки — сильное преувеличение. Откуда негры берутся? Там у них, в Москве, лаборатории хорошо работают. Может, даже Комитет какой существует по дезинформации, чтобы вовсю создавать видимость, что существует заграница. Репортажи с Западного берега реки Иордан можно вести и из Чикмента. Для предвыборной кампании в США подойдет и Литва — не случайно американцев в кино играют литовцы. Зачем это надо? Мало ли зачем. Чтобы народу было интереснее жить, чтобы у народа была мечта о земле обетованной. А те, кто добивается права на выезд — забавные люди. Может, их прямо в космос запускают, как Белку и Стрелку. Земля, говорите, круглая? Возможно. Но вот поразмыслите хорошенько — никто из ваших знакомых в Сибирь или на Дальний Восток не ездил? Ездили. Через Урал, через Новосибирск, через Красноярск. А обратно как возвращались? По Балтийскому морю приплывали? Или через Одессу? Как бы не так. Через Красноярск, Новосибирск, через Урал возвращались. Вот то-то и оно, вот такая она круглая.
Я приезжаю в общежитие, я выпиваю с приятелем водки и ложусь спать там, где меня застала ночь.
Утром туманным иду на работу и узнаю, что вот-вот буду уволен. А что, давно пора. Вот уж полгода, как я пишу на работе рассказы. И, заметьте, вовсе не о том, как электрон бежит по цепи.
Валерий Андронович Шрайбман, ведущий инженер, рутинно берет с меня объяснительную записку об опоздании. «Без какой-либо уважительной причины», — пишу я.
Эх, что за записки я писал по весне!
«Я, такой-сякой, опоздал на работу на один час 58 минут в связи с тем, что волочил по улице крупный чемодан, что очень затрудняло передвижение».
Весна, весна!..
Но ведь невозможно писать рассказы восемь часов в сутки. Не графоман я. Зайдешь в курилку, поговоришь о культе личности, обсудишь с Карченко «Материалы по делу антисоветского право-троцкистского блока» — вот и день прошел. Печорин Григорий Александрович тоже служил в каком-то департаменте, хоть и считался лишним человеком. Завидую я ему — имел он три тысячи душ, а у меня нет и одной.
Скоро конец этому, скоро выгонят меня отсюда вон. И в мерцающую даль прошлого уйдет волшебный мир p-n-p переходов, изумительного железа с блестящими ручками, нужного стране больше хлеба. Без меня отраслевая наука сделает шаг, нет, большой скачок вперед, создав еще более блестящие, более электрические приборы и стенды, в которых электроны будут бежать со скоростью на 50% больше запланированной и на 70% больше, чем в прошлой пятилетке. Начальник сектора вытащит из сейфа «Иллюстрированную энциклопедию садовода», которую я обещал продать на черном рынке, если он не будет платить мне прогресс.
А я? Что будет со мной, что будет с моим ангелом и с моей жаждой? Багров, убийца Столыпина, сказал на суде: «Мне совершенно все равно, съем ли я еще 2000 котлет в своей жизни или не съем». Он был неправ. Смерть ничем не лучше жизни.
3. Герой в поездах
Очень трудно, не будучи Арцыбашевым, оправдывать существование такого человека, как я. Очень трудно, будучи Арцыбашевым, оправдывать существование такого человека, как я. Однако, вопреки элементарной логике, я продолжаю существовать. Это один из малоизвестных парадоксов Эйнштейна. Чёрт, если помните, спрашивал Ивана Карамазова: «Веришь ли ты хоть на тысячную долю в то, что я существую?» Иван колебался, хотя видел чёрта воочию и разговаривал с ним битый час. Сейчас люди готовы поверить во что угодно и здороваются со мной за руку.
Начальник отдела кадров вызвала меня к себе и сказала: «Вы уволены». Она была
