Там темно - Мария Николаевна Лебедева
Яся рассеянно вертит в руках фигурку из пластика, пока фоном
играет грустная музыка
и стучит метроном
и стучит метроном
и стучит метроном
и играет.
За музыкой, стуком, за голосами, за шумом машин и биением сердца при сильном желании можно расслышать ещё кое-что, больше всего напоминавшее вой, – вот что так беспокоило Ясю.
Вой слышался явно и тонко, вой упорным сверлом ввинчивался в кости.
Такое случается рядом и сплошь. Одна девчонка из класса всё себе сочиняла ментальное, значит, расстройство. На неё не обращали внимания. Если совсем уж по правде, так было всегда. Только раньше игнорили просто так, а потом подросли, местным воздухом напитались и нашли очень много причин.
вечно так говорит чтоб казаться поинтересней обесценивает опыт тех у кого в самом деле проблемы да внимание привлекает к психиатру вроде водили тот сказал ничего-то там нет не придуривается пускай
Сложные диагнозы, верилось той девчонке – для особенных, хрупких, нездешних. Они звучали как обещание: будто недуг посещает лишь тех, кто доказал на то право. Ей в самом деле было так жаль, что врач их не подтвердил.
Она как тот тошнотворный, всех бесящий мальчик, заладивший «Волки!» да «Волки!». Он вообще полоумный. Помните дальше, ну, помните что? Докричался впустую пацан, дело как завершилось в итоге? Эти волки пришли, слопали пастушка, так и надо лжецу, так и надо. Мораль этой мудрой притчи – не вводи в заблуждение коллектив, не выдумывай ложных проблем. А ещё – сам всегда виноват. Не давай лишний повод им всем от тебя, дурака, отмахнуться.
Ты не имеешь права страдать, у тебя ничего не случилось, а мир царапает каждым углом, точно ты родился без кожи.
Кричать «волки, волки» – действительно ли, видя стаю, просить, чтобы люди их разогнали? Или это затем, чтоб кого-то позвать в пустоте, чтоб хотя бы волки пришли?
Девочка, что вечно кричит то ли людям, то ли волкам, двигалась заторможенно, в полусне. Всегда сонная, не успевшая перетечь из своей реальности в эту, веки вечно опухшие – плакала, пялилась полночи в экран, плакала вновь.
Сплошное расстройство.
До того дня Яся не слишком её различала в мельтешении прочих людей, а сегодня увидела. На переменах все, совершенно все в классе избегали встречаться с ней взглядом – Яся вообще-то ведь тоже. Казалось – заметишь, пристанет навеки, вялые мотыльки – к фонарю.
– Ты посмотри, – закатила глаза, ткнула локтем соседка по парте.
Голову повернула туда, куда указали: та девчонка сидит, приобняв себя же саму за плечи. Любой, кто окажется рядом, глядит будто бы сквозь неё.
Тонкий вой.
Соседка подождала, пока Яся ответит. Но та ничего не сказала, только вот замерла в какой-то охотничьей стойке. Зудело желание обсудить. Чтобы его поубавить, соседка черпнула и понесла осторожно в горсти мудрости интернета, по пути бы не расплескать. Подумала: Яся оценит навряд ли – и, обернувшись назад, показала приятелю прям с телефона. Потому что предпочитала переписке живое общение.
Это были стихи вроде тех, что с экрана читал эмбрион, – такие строки для всех, про житейскую общую правду, про то, что бывает ведь как, вот сегодня ты кричишь на мужа, а у соседки нету мужа, и детишек нет, и сидит она одна в трёхкомнатной квартире со своими сиамскими кошками – этой участи ты бы хотела, безумная? На диетах своих с жиру бесишься, а у твоего знакомого сахарный диабет, с-а-х-а-р-н-ы-й, вот по буквам тебе говорю. Ты, изнеженное дитя, как смеешь жаловаться? У тебя в городе – подумай, головой своей глупой подумай, с которой смотрят глаза, – есть незрячие люди. Чего, так же жить захотела, да? Равняешь жалкие свои проблемки с отсутствием мужа, болезнью и миром во мгле[8]?
Приятель соседки мотнул головой в сторону девочки, кричавшей о волках. Соседка активно закивала. Яся сурово уставилась на обоих. Оба замялись.
– Не начинай. Да выдумывает она!
– Не обращай ты внимания. Она только того и хочет.
Ясе вечно все говорят – не обращай внимания. Просят не принимать близко к сердцу. Мир бросается цветом в глаза, кидается под ноги, комариным фальцетом зудит прямо в уши. Не выходит не быть, раствориться, исчезнуть.
Яся только и делает, что обращает внимание.
Вой швейной иголкой прошил мелко виски. По мозгам стучал метроном.
Негромко хлопнула дверь.
Когда одноклассница – вымысел тянется шлейфом, домыслы обручем сдавили лоб – покинула класс, Яся сразу же вышла за ней.
И захотела убраться назад.
Никогда не знаешь наверняка, нужен ли ты человеку – как в целом, так и в этот самый момент. Вдруг решит, будто Яся мечтает с ней подружиться, как тут потом отвертеться. Или что это – хуже уже не придумать – история о жалости, тёпленькой, густой, унизительной: смотри, я такая тут сильная, погрейся немножко в лучах моей крутизны. А потом уходи, живи дальше свою неловкую жизнь, может, удастся ещё к кому получше приткнуться. Такое тягучее чувство, и мерзко его выливать на того, кто такой же, как ты.
То, как было на деле, не объяснишь, потому что было вот так: Яся особо не думала, когда за ней выходила. Только увидела враз её серых волков, хмурую грозную стаю.
Поголовно.
Волки жмутся плотнее к девчонке, не подпустят никого ближе, оплетают своей липкой шерстью, шепчут в уши волчиные правила жизни. Не пытайся их пасти заткнуть, с ней одни лишь они и остались. Светят глазами сердито, говорят – где вы все раньше ходили, где шлялись, пока не нашлось для неё волков?
То-то и оно.
Можешь сколько угодно кричать: «Волки, волки!», их никто не заметит вовек – волки есть, они просто внутри.
Это правда, ментальных расстройств не было здесь и в помине.
Правда и в том, что боль была настоящей.
Яся задерживает дыхание – волки услышат – нервно дёргает заусенец, капелька крови сбегает по пальцу.
Тогда волки приходят на кровь.
Та, кого стая избрала хозяйкой, оборачивается на полпути, но не произносит ни слова. Яся враз ощущает себя огромной и неуклюжей и очень по-человечьи. Руки мешаются. Куда девать руки? В карманы или так пусть просто болтаются?
– Мне показалось, что ты не в порядке. Если хочешь побыть одна, я уйду.
Так нормально, и голос совсем не дрожит. Запинается только на «если» – удивительно даже, как сложно даётся союз.
