Порог чувствительности [сборник litres] - Ирина Степановская
Вернулся Мурашов.
– Ну что?
– Мог он ходить. В туалет, на кухню. Иногда выходил на улицу.
– Ну вот.
– Но у ремня есть пряжка, – вдруг сказал Макс.
– Да, – согласилась Лена. – И, если пряжку зафиксировать на шпенёк… Допустим, затянуть ремень и умудриться воткнуть шпенёк в дырку, – она машинально потянулась к своему поясу, – в этом случае зафиксированная петля уже не распустится.
– Значит, самоубийство, – с облегчением выдохнул Мурашов.
– Да я не против, – сказала Лена. – Дайте мне ножницы. Сейчас разрежем петлю и посмотрим.
Вдруг она встретилась взглядом с Максимом, и его взгляд остался ей непонятным.
– Запомните, – она выбирала место, где собиралась резать. – Петлю никогда не снимают через голову. Её надо разрезать вне узла, чтобы сохранить узел в вещдоках. Так полагается.
– Но у нас же не узел, а пряжка, – сказал Гудков.
– Это частности.
Макс вдруг согнулся, взявшись за живот, сказал:
– Я на минутку. – И вышел из комнаты. Они услышали, как скрипнула дверь, похоже, что в туалете.
«Вот приспичило ему, – подумала Лена. – Не увидит самого главного».
Она просунула под ремень ножницы, разрезала. Все увидели открывшуюся под ним багрово-коричневую полосу – странгуляционную борозду. Лена потянула ремень, он не без усилия вышел из-под шеи мёртвого человека и остался у неё в руке.
– Иди сюда, Гудков, – позвала она, разматывая ремень с кисти трупа. – Смотри! – Гудков сделал шаг вперёд, но наклониться не смог, затошнило.
«Грохнется ещё тут…» – подумала Лена.
– Фотографируй, – сказала она Мурашову. – Во-первых, борозду. Она одна, видна чётко. Если бы ремень затягивали несколько раз, полос было бы несколько или на эту наложились бы ещё следы дополнительного давления. А во-вторых, видишь, под углом к борозде несколько как будто тоненьких стрелочек с обеих сторон?
Гудков храбро пытался справиться с рвотным рефлексом.
– Это важная деталь. Ремень затягивали с силой. Знаете, в детстве играют в «крапиву»? Кожу на предплечье скручивают, пока не защиплет. Вот это похоже, только здесь усилие больше. И кстати, нечто тоже похожее, только ещё более выраженное, бывает от реборды железнодорожного колеса. – Она посмотрела на Гудкова, понял он или не понял намёк. Он покраснел, и она внутренне улыбнулась.
Мурашов стал фотографировать.
– Ну теперь самое интересное.
Лена подняла ремень перед собой и слегка покачала его на весу. И вдруг один конец петли, тот, что был с пряжкой, стал скользить вниз под собственной тяжестью.
Мурашов не выдержал и сказал:
– Черт! Ни фига не держит!
Лена осторожно взяла двумя пальцами пряжку, осмотрела.
– А нечем держать. Шпенька нет.
– Так что? Правда, убийство? – спросил Гудков.
Мурашов вдруг ринулся в кухню, за шиворот втолкнул Стаса в комнату, рывком усадил за письменный стол.
– Вот бумага, вот ручка! Быстро пиши, как было дело. Мы уже всё выяснили, и чем скорее сознаешься, тем будет для тебя лучше!
Лене почему-то пришло в голову, что все эти парни здесь почти ровесники. Мурашов и Макс, Гудков и этот парень… А она старше всех.
Стас сидел неподвижно, до тех пор пока Мурашов его опять хорошо не тряхнул. Тогда он придвинул к себе бумагу и стал писать.
Вернулся Макс и как-то бочком протиснулся к дивану. Одна его рука была прижата к животу под форменной курткой.
– Извините, неважно себя чувствую, – Макс и вправду выглядел бледновато.
– Съел, наверное, что-нибудь? – не без лёгкой насмешки поинтересовалась Лена.
– Душно здесь, – подал голос Гудков.
Лена прошла, отдёрнула шторы от окна, открыла форточку. Мельком взгляд её задержался на склонённой над столом фигуре Стаса. Она задумалась, перевела взгляд на мёртвого, затем снова на парня.
Макс подошёл к дивану и вдруг согнулся чуть не пополам, прямо до пола.
«Что это с ним? Колики в животе? Скорую ему вызвать?» – Но Макс быстро выпрямился и громко сказал:
– Я нашёл шпенёк! – И выставил на всеобщее обозрение что-то блестящее.
– Покажи.
Стас перестал писать и посмотрел на Максима. Тот подошёл к Лене, показал.
– Действительно, шпенёк.
Откуда он взялся?
Макс забормотал негромко и торопливо:
– Вы, наверное, Елена Николаевна, когда ремень разрезали, его не заметили. Смотрите, какой он маленький, будто гвоздик, я его сам случайно увидел… И цепляется легко. – Макс подхватил ремень и мгновенно зацепил шпенёк на пряжку.
Стас поднял голову и даже как-то испуганно взглянул на Макса. А тот с какой-то идиотской улыбкой стоял, держа обе руки на животе.
Получалось теперь, что пряжка фиксировалась.
Лена подумала, что не может быть, чтобы она шпенёк не заметила.
А Стас вдруг стал быстро рвать листок бумаги, на котором писал, на мелкие кусочки.
– Ты ещё его съешь давай! – Мурашов перехватил руку Стаса, выдернул обрывки.
Гудков стоял столбом, ничего не понимая, и только глаза переводил с одного на другого.
Мурашов сложил обрывки тех листков, что разорвал Стас, показал Лене. «…Сознаюсь, что я убил этого барана…» Она помолчала секунду, посмотрела на Мурашова, и еле заметно качнула головой:
– Маловероятно.
– Почему?
– Посмотри, как он пишет. – Лена взяла у Мурашова обрывки листочков, показала наклон почерка. – Он левша. Он и писал левой рукой, я это заметила. А ремень тянули в правую сторону. Об этом свидетельствуют те самые маленькие стрелочки на коже, которые я показывала, когда сняла ремень. Леворукий человек тянул бы влево.
– Значит, мать? А этот держал, что ли?
Мурашов схватил Стаса под руку, повёл к двери, выпроводил его и тут же вернулся с женщиной.
Она выглядела уже совсем не так, как час назад. Растрёпанная, красная, с заплаканным лицом, как будто за это время порядочно напилась или наплакалась. Тем не менее голос её теперь казался спокойным.
– Не трогайте Стаса, – сказала она строго. – Я убила. Мой сожитель мне изменил, и я его убила. Давайте всё подпишу, что надо.
Замолчали все. Слышно было только её неровное дыхание.
– Пишите, – сказал Мурашов и подвинул на столе бумагу. Женщина села, взяла ручку.
– Что писать?
– Как сделала, так и пиши. Со всеми подробностями.
Дверь в комнату еле слышно скрипнула.
– Мам! На себя не бери! Не надо! – громко закричал за дверью Стас. Мурашов быстро подскочил, выцепил парня, закричал:
– А кто? Говори, кто тут был ещё? – Но Стас только огрызнулся, как оскалился. Мурашов выпроводил его в кухню, захлопнул дверь.
Женщина повернулась от двери, горестно посмотрела на мёртвого, перекрестилась, потом достала из кармана платок, высморкалась, вытерла лицо и стала писать. Лена поманила к себе Гудкова, вместе они осмотрели руки и ноги убитого.
– Следы инъекций.
– Свежие?
– Кажется нет.
– Правильно. И обрати внимание, на конечностях нет таких
