Фокус - Мария Михайловна Степанова
Дальше были, вы не поверите, львы; М. даже подумала, что все еще лежит в саркофаге и происходящее ей только снится – в конце концов, она была в просвещенном государстве, где использование животных в цирке было не в почете даже в самых отдаленных его уголках; но это были самые настоящие львы, грозные, с мощными всесильными лапами, и как же они ревели на дрессировщика, когда он переходил от одного к другому и велел им то садиться, то ложиться, то прыгнуть, а потом, под общий приглушенный стон, снял с себя тужурку, наклонился и засунул голову прямо в раскрытую пасть самого крупного из зверей, постоял так и вынул ее, неповрежденную. То-то было восторга! Львы еще побегали вокруг манежа, как заводные, и унесли свои хвосты и гривы, словно правда померещились.
Это зрелище что-то напоминало, смутное и при этом отчетливое, словно в сумке шаришь и знаешь, чтó там может найтись и чего там нету наверняка (например, ядовитой змеи или, скажем, пятерни вора-карманника). М. почти уже поняла, что именно ощупывает в своем мысленном хозяйстве, как вдруг, семеня тюлевыми ногами, на сцену выкатилась девочка на синем огромном шаре и долго перемещалась на нем туда и сюда, поводя боками под скрипичную музыку; думать стало некогда. Впереди-то были еще воздушные гимнасты, это было описано в программке, которую сунула ей в руки особа с татуировками и еще, добрая душа, дала в долг зарядное устройство, чтобы подкормить лежавший в гостинице телефон. Акробаты под куполом, человек-гора, сеанс чтения мыслей – все это было М. обещано, а высшей точкой должен был стать завтрашний день, когда она намеревалась побывать неотъемлемой частью представления, самой его середкой, пусть и не вполне съедобной, как косточка в абрикосе.
И обещанное выдавали ей сполна: силач в трико приседал и выпрямлялся, держа на плечах целую платформу со старинным автомобилем, по виду неподъемным, старуха в шали вызывала из зала мужчин и женщин и рассказывала им, как их зовут и откуда они родом, воздушные гимнасты переливались под куполом, как золотые рыбки, перелетая из тени в свет, с трапеции на трапецию, и М. была так счастлива, словно это и не она была, а кто-то третий или даже четвертый. Мысль о том, что эти чудеса ей только снятся, не оставляла ее в покое, но когда она брела назад в гостиницу во влажной ощетинившейся ночи, следуя за спинами расходившихся из цирка горожан, обувь намокла и на подошвы налипла земля, а значит, все было взаправду, на самом деле.
К тому же она вспомнила наконец, что пыталась, и даже ойкнула от удовольствия: это было так, словно над кроватью у тебя много лет висит картина, изображающая дремучий лес и тропинку, освещенную солнцем, и ты всю жизнь представляешь себе, засыпая, как одним движением оказываешься у нее внутри и вот идешь себе неведомо куда, переступая через корни, а за спиной остается пустая комната и никто понятия не имеет, где ты и кто ты. У М., оказывается, была в голове похожая картина – не картина и даже не картинка, а книжка, которую она читала когда-то и забыла так, как забываешь только вещи, которые очень любил и долюбил, можно сказать, дотла. Но сейчас книжка заново развернулась у нее в голове, словно двойные двери распахнули и М. стояла на пороге.
Книжка была детская, написанная стихами – из полудюжины книг про девочку, что живет в городе Париже в католическом пансионе, но это не мешает ей попадать в истории и переживать удивительные приключения, и вот это было одно из них. Там тоже была гроза, огромная и пугающая, и ливень накрыл колесо обозрения, на котором катались католические девочки на воскресной экскурсии. Колесо остановлено, девочек рассовывают по такси, все возвращаются домой – и только тут становится ясно, что на самом верху колеса, в желтой кабинке, осталась одна из них и еще местный мальчик, ее приятель. А когда монахини возвращаются в пустой луна-парк, детей там уже, конечно, нет, и никто не знает, куда они подевались.
В гостиничном номере все было в порядке: и сухие ботинки у стенки, и бессмысленный телефон, и голубое покрывало, сборившее волной в середине кровати, где она лежала несколько часов назад. Никто не знает, продолжала М., словно рассказывала кому сказку перед сном, что девочку и мальчика, висевших в кабинке под самыми небесами, спасли акробаты из бродячего цирка – спасли, отогрели, отпоили горячим, завернули в теплое и дали поспать. А утром цирк отправился кочевать дальше, и дети поехали вместе с ним и были этому очень счастливы.
И поскольку цирковые люди должны отрабатывать свой хлеб, для девочки и мальчика тоже нашлось занятие, и какое почетное: хозяйка цирка пошила для них львиную шкуру, совсем как настоящую, и перед представлением они туда залезали. Девочка была передние ноги льва, мальчик задние, ну а рычали они, наверное, хором, и так, работая львом, колесили по всему свету, купались в фонтанах вместо ванны, никогда и ничего не боялись и никогда, никогда не ложились раньше полуночи, вот как им повезло.
Как кончалась книжка, М. припоминать не стала, это был, что называется, хеппи-энд с возвращением домой и чашкой теплого молока перед сном; дети,
