Николай Гумилев - Шестое чувство
Два сна
(Китайская поэма)
Весь двор усыпан был песком,Цветами редкостными вышит,За ним сиял высокий домСвоей эмалевою крышей.
А за стеной из тростникаРаботы тщательной и тонкойШумела желтая река,И пели лодочники звонко.
Лайце ступила на песок,Обвороженная сияньем,В лицо ей веял ветерокНеведомым благоуханьем.
Как будто первый раз на светОна взглянула, веял ветер, —Хотя уж целых десять летОна жила на этом свете.
И благонравное дитяСтупало тихо, как во храме,Совсем неслышно шелестяСвоими красными шелками.
Когда, как будто донесенИз-под земли, раздался рокот,Старинный бронзовый драконВорчал на каменных воротах:
«Я пять столетий здесь стою,А простою еще и десять.Судьбу тревожную моюКак следует мне надо взвесить.
Одни и те же на крыльцеКитаечки и китайчонки,Я помню бабушку Лайце,Когда она была девчонкой.
Одной приснится страшный сон,Другая влюбится в поэта,А я, семейный их дракон,Я должен отвечать за это».
Его огромные усыТорчали, тучу разрезая,Две голубые стрекозыНа них сидели, отдыхая.
Он смолк, заслыша тихий зов,Послушной девочки моленья:«Из персиковых лепестковПусть нынче мне дадут варенья.
Пусть в куче брошенных камнейЯ камень с дырочкой открою.И пусть придет ко мне ТенвейИграть до ужина со мною».
При посторонних не любилПроизносить дракон ни слова,А в это время подходилК ним мальчуган большеголовый.
С Лайце играл он, их дворцыСтояли средь одной долины,И были дружны их отцы,Ученейшие мандарины.
«Бежим скорей, – кричал Тенвей, —За садом, в подземелье хмуромВчера посажен был злодей,За злобу прозванный манджуром.
Китай хотел он разорить,Но оказался между пленных,Я с ним хочу поговоритьО приключениях военных».
Дракон немедленно забыт,Лайце помчалась за ТенвеемТуда, где жук в траве блестит,Павлины бродят по аллеям.
И в павильонах из стекла,Кругом обсаженных кустами,Собачек жирных для столаОткармливают пирожками.
Пред ними старый водоем,А из него, как два алмаза,Сияют сумрачным огнемДва кровью налитые глаза.
В огромной рыжей бородеШнурками пряди перевиты.По пояс погружен в воде,Сидел разбойник знаменитый.
Он крикнул: «Горе, горе всем!Не посадить меня им на кол,А эту девочку я съем,Чтобы отец ее поплакал».
Тенвей, стоявший впереди,Высоко поднял меч картонный:«А если так, то выходиКо мне, грабитель потаенный.
Берись со мною грудь на грудь,Увидишь, как тебя я кину…»И дверь он хочет отомкнуть,Задвижку хочет отодвинуть.
На отвратительном лицеМанджура радость засияла,Оцепенелая ЛайцеМолчит, лишь миг, и все пропало.
Как вдруг испуганный ТенвейСхватился за уши руками.Кто дернул их. Его ушейНе драть так больно даже маме.
А две большие полосыДрожали на песке газона,То тень отбросили усыЛетящего назад дракона.
А в этот самый миг за столСадятся оба мандарина.И между них сидит посолИз отдаленного Тонкина.
Из ста семидесяти блюдОбед окончен, и беседуИзящную друзья ведут,Как добавление к обеду.
Слуга приводит к ним детей,Лайце с поклоном исчезает,А успокоенный ТенвейСтихи старинные читает.
И гости посреди столаИх такт отстукивают самиБлестящими, как зеркала,Полуаршинными ногтями.
Тенвей окончил, и посолУж рот раскрыл, готов к вопросу,Как вдруг ударился о столЦветок, в его вплетенный косу.
С недоуменьем на лицеОн обернулся, и, краснея,Смеется перед ним Лайце,В руках вторая орхидея.
Отец молчит, смущен и зол,На шалость дочки чернокудрой,Но улыбается посолУлыбкой кроткою и мудрой.
«Здесь, в мире горестей и бед,В наш век и войн и революций,Забавы детства – весь наш свет,Все благо, – так сказал Конфуций».
«После стольких лет…»
После стольких летЯ пришел назад,Но изгнанник я,И за мной следят.
– Я ждала тебяСтолько долгих дней!Для любви моейРасстоянья нет.
– В стороне чужойЖизнь прошла моя,Как умчалась жизнь,Не заметил я.
– Жизнь моя былаСладостною мне,Я ждала тебя,Видела во сне.
Смерть в дому моемИ в дому твоем, —Ничего, что смерть,Если мы вдвоем.
