Последний дар - Абдулразак Гурна
Мариам тревожилась: Аббас делается ей чужим. Как поведет себя — не угадать. Подолгу не шевелится, смотрит иногда так, словно не понимает, кто она. А бывает нежен, держит ее за руку, как будто боится, что она исчезнет из виду. Доктор Мендес предупредила, что Аббас может о чем-то забывать, как будто теряет память, — но это, возможно, временное. Она делала всё, как доктор велела, и давала назначенные лекарства. Аббас слушался ее, во всем полагался на нее — как правило. Но иногда упрямился, становился груб, плакал от боли и прогонял ее.
Она беспокоилась из-за детей — они не должны думать об отце плохо, не надо, чтобы виделись с ним, пока он не станет спокойнее.
Шли дни, Аббас немного окреп, хотя не настолько, чтобы пройтись до библиотеки раз в неделю, как советовала врач. Ох, эта врач! Аббас в его состоянии даже дорогу к библиотеке не найдет. Она сама пошла в библиотеку, взяла аудиокниги, которые, по ее представлениям, он захочет слушать. Ночами она лежала на своей койке, прислушивалась в темноте к его возне на кровати и с ужасом думала о том, что дети могут споткнуться, потерять свою дорогу в жизни, лишиться отца.
В первые недели весны Аббас стал лучше спать. Ему прописали что-то для улучшения сна, и, может быть, помогали теплые одеяла. Из-за снотворного он плохо соображал, проснувшись, но, по крайней мере, высыпался, и отдых прибавлял ему сил.
2. Переезд
Когда Анна впервые увидела соседку, та была в саду — то исчезала из поля зрения, то появлялась с видом человека, всецело поглощенного своей работой. Анна увидела ее из тыльного окна на втором этаже, когда показывала рабочим, куда ставить коробки. Увидела мельком — но мелькнула та несколько раз: худенькая женщина с длинными светлыми волосами, в джинсах и ботинках, с засученными рукавами высаживала рассаду из баночек от йогурта на подносе. Она поднялась с корточек и пошла к дому, как будто торопясь унести рассаду под крышу. Анна поняла, что это отчасти представление: полагая, что за ней наблюдают, она хочет изобразить вежливое безразличие к зрителю — просто занята своим делом. Анна подумала, что соседка ее, возможно, рисуется перед публикой. Когда та показалась снова, Анна отошла от окна и почувствовала, что соседка кинула взгляд в ее сторону.
В тот день они переехали. На этот раз обошлось без дождя, был теплый и солнечный мартовский день. Прежде при каждом переезде круглый день лил дождь, добавляя неудобств и беспорядка. Это был первый переезд с Ником — или второй, если считать тот, когда они решили поселиться вместе. В тот раз она переехала из дешевой съемной комнаты в квартиру Ника в Уондсворте. На самом деле скорее в Тутинг, чем в Уондсворт, но «Уондсворт» звучало солиднее. Не только звучало, когда тебя об этом спрашивали, но и думать так было приятнее. Тутинг ассоциировался с ремонтным депо, скотобойней и психиатрической больницей. Комната, из которой она переехала, находилась в Тоттенхеме — у наивного и благодушного первым делом рождалась мысль о замечательной футбольной команде. В тот переезд ее удивило, сколько добра у нее накопилось и втиснулось в единственную комнату. Когда она переезжала в Уондсворт, фургон, заказанный Ником, был набит битком. Почему-то Ник решил перевезти всё за одну поездку. Он отнесся к этому как к забаве, к спортивному вызову, но настроен был решительно. Когда разгружали фургон, ее цветы поломались, у одного старого стула отломилась ножка, гладильную доску повело. К счастью, ничего ценного не повредили. Да и не было у нее ничего ценного — она сказала так, просто чтобы подразнить Ника. Ничего страшного, хотя и грустно было видеть порчу полезных и хрупких вещей. Всегда так при переезде: пот, воркотня, неаккуратность, а затем хаос, постепенно сменяющийся порядком. Ей нравились эти минуты поздним вечером, когда всё неотложное сделано и расчищено место для первого ужина в новой квартире. Влажные волосы и перепачканные газеты на полу только добавляли привлекательности жареной рыбе или тому, что она успевала состряпать в перерыве между уборкой в ванной, включением бойлера, распаковкой предметов первой необходимости. Теперь, на этот раз с Ником, она могла с улыбкой вспоминать неудобства, со смехом — самые трудные моменты и уже поглядывать с удовлетворением на то, что ими достигнуто. Она подумала (было такое чувство), что здесь даже кровать с просевшими пружинами и старым продавленным матрасом сулит небольшое, но занятное приключение.
Потому что переезд — это начало, складывание из кусочков и мелочей чего-то нового, еще одна попытка устроить на этот раз жизнь правильно. Она имела в виду мирные переезды из квартиры в квартиру, что происходит с людьми, когда они молоды и не очень обременены: знают кого-то, кто переезжает из приятного жилья в более хороший район города или в более просторную квартиру, а плата за жилье, как ни странно, такая же или чуть-чуть больше. Но чаще всего переезды совсем не такие, бывало, напоминал ей Джамал, разгорячаясь из-за несправедливостей, чинимых его возлюбленным иммигрантам, искателям прибежища. Она и сама об этом знала, но порой Джамал не мог сдержать страсти. Для миллионов, говорил он с дрожью в голосе, переезд — это момент отчаяния и краха, поражения уже неизбежного, отчаянное бегство от плохого к худшему, с родины на чужбину, из граждан в бездомные, из жизни сносной, даже благополучной, к отвратительной и ужасной. Она вполне сочувствовала его речам, но не знала, чего еще от нее ожидают. Каждый справляется с жизнью как может. Что тут сказать? Получаются только банальности, и покажешь себя черствой и самодовольной,
