Йалка - Марина Чуфистова
Я подошел к железной двери и постучал. Дверь была заперта, я зачем-то подергал ручку. Постоял и услышал шум внутри, будто кто-то шаркает по длинному коридору. Я испугался. Подумал, будь это Серега, он бы удивился. Нет, он бы послал меня подальше. Не звонил и не писал ему три года. Если же это не он, то странно стучать в дверь незнакомому человеку, который, скорее всего, спал. Я хотел уже уйти, но дверь распахнулась.
– Йалка, ты!
Он почти не изменился.
– Чувак, вот уж не ждал! Заходи!
Он открыл передо мной железную дверь и впустил в длинный коридор своей квартиры. В углу возле двери я заметил биту, обшитую листом железа. Тяжелая, наверно.
– Обувь снимай.
Естественно, я бы разулся. Мы же не в ситкоме, а в артхаусе. Убегать босиком эффектнее.
Он провел меня на кухню, где тут же включил свет и задернул желтые шторы, ведь мы сразу осветили часть мрачного проулка.
– Чай или что покрепче? – Он при этом ударил себя ребром ладони по кадыку.
– Чай.
– А помнишь, как мы винищем убрались?
Конечно, я не помнил. Как можно помнить что-то, если ты в отключке.
Серега поставил чайник на плиту. Кусачками повернул вентиль, чтобы открыть газ, и поднес зажигалку. Отчего-то мне всегда неуютно от газовых печей. Газ все шипел, а зажигалка все не срабатывала. Я дернулся, чтобы отойти подальше. На шести квадратных метрах у меня были все шансы вспыхнуть, как ватная палочка. Серега выругался, потряс зажигалку и щелкнул. Синее пламя с хлопком вспыхнуло.
Я сел на табурет, куда указал Серега. Я помню эту кухню до мельчайших подробностей. Жестяные банки со сценами из русских сказок так же выстроены на полке над холодильником. Ими давно не пользовались, поэтому они покрылись липкой коричневой пылью. В вытяжке над плитой так же горела одна лампочка. Стол все так же шатался, потому что пол на кухне неровный. Изменился календарь, висящий на одном месте, и герань исчезла с подоконника.
– Мама умерла в том году, – сказал Серега, поймав мой взгляд.
Я говорю так, потому что Серега всегда понимал, как я вижу. И Толик понимает.
Серега поставил передо мной кружку с фоткой «Орлиного гнезда», а себе достал двушку пива из холодильника, наполовину пустую.
– А ты раздобрел, – усмехнулся он.
– А ты полысел.
Мне захотелось поглубже нырнуть в свой худи оверсайз. Серега в тонкой футболке, которая рвалась на его бицепсах, и с бритой головой похож на Джейсона Стэтхэма в «Перевозчике» или в «Неудержимых» или во всех фильмах, вместе взятых. Кроме фильма Гая Ричи. Там он обычный.
Я пил чай, Серега пиво. Он рассказал, как пришел с работы, поужинал и лег спать, и тут стук в дверь, реакция у него как у рыси. Он предложил жареную картошку, я отказался. Спросил, чего я бродил как медведь-шатун по району. Пришлось рассказать про Элину. Он только хмыкнул.
– Я те так скажу, мрази они. – Серега допил свою двушку и стал заваривать чай. – Я вкалывал, хотел кольцо купить, а она свалила за бугор, нашла какого-то пиндоса драного.
– Может, не так все однозначно?
– Я те щас всеку. – Бицепсы Сереги угрожающе раздулись, и на шее проступила вена. – Трахаться с мужиками неоднозначно? Про верность никто не слышал?
– Еще скажи, девственница…
– И скажу! Я больше порченую не возьму. Сначала к гинекологу, потом в загс.
– Ты «Домостроя» начитался?
– Смейся, смейся, но мир катится в ад.
– И в этом виновата женщина?
– И она в том числе. Власть им дали, разрешили работать, разрешили аборты, разрешили прыгать по членам… и вообще. Им ниче не надо. Зачем ей строить со мной семью, преодолевать там всякое, если можно на все готовое к пиндосу?
Серега имел в виду Катю, с которой еще в техникуме начал встречаться. Я не знаю всей истории, но, глядя на Серегу и слушая его размышления, могу понять Катю. Ей наверняка надоело слушать про несбыточные планы о собственном доме. Серега купил участок за городом. В месте, где даже электричество не провели. Но он выкопал яму для подвала, где собирался хранить заготовки, которые Катя, естественно, должна была закрывать каждое лето. Этот участок все еще на пустыре, все еще без электричества, и яма уже обвалилась.
– Ну скажи, разве я не прав?
– Не прав.
– Ладно. Слышал, твои родаки тоже валят. Ну вам-то сам бог велел или как там его. Все Сущее. Я вообще думаю, что для вас так лучше…
Думаю, он остановил сам себя, чтобы не сказать, что Россия для русских. Я успел заметить, что из-под рукавов его футболки расползалась славянская вязь. И даже с ностальгией вспомнил татуировки Лели, теперь ее желтоглазая змея мне казалась даже дружелюбной.
– Титов уже купил ламинат, хочет в твоей комнате…
– Она больше не моя.
– …сделать кабинет.
– Он читать научился?
– Хорэ прикалываться, – серьезно сказал Серега, и я перестал. – Он нормальный мужик, сына правильно воспитал.
– Титова-младшего?
– Ну конечно, Ивана.
– Его же Максом звали.
– Он как паспорт в двадцать менял, так взял себе новое имя.
– Идеологически правильное.
– Тебе не понять.
Мне не понять. Мое поколение нуоли были первыми нуоли за последние сто лет, которым стали давать аутентичные имена. Симонов Йалка Арсеньевич звучит нелепо, но я благодарен родителям, что поддались всеобщему ажиотажу.
– Ты там как? Завел кого? Бабы на юге сами прыгают? Или за этой Элиной приехал? Я, конечно, свечку не держал, но…
– Не надо!
Серега замолчал. И я молчал. В детстве мы могли молчать вместе. Сейчас…
– Ладно, я пойду.
– Я тебя провожу, а то еще проломят тебе черепушку, и будешь ко мне потом во снах являться… пугать меня до усрачки.
Я подумал, что, скорее всего, так и сделаю, если мне когда-нибудь проломят череп.
На прощание Серега неуверенно хлопнул меня по плечу, но я видел, что он был искренен. Что же с ним стало? Или со мной? С нами.
* * *
Родители спали, когда я вернулся. Комочки грязи с ботинок Элины так и остались на линолеуме в прихожей. Я смахнул их под обувницу, пообещав себе, что утром обязательно уберу.
Стол в зале, где несколько часов назад родители учили английский, так и стоял неубранный. И диван мой стоял нетронутый. В этот момент я подумал о квартире Андрея, где меня бы ждала чистая постель.
Я лег, диван неприятно скрипнул и прогнулся. Я старался не шевелиться, чтобы не разбудить не только родителей, но и соседей. Сон не шел. Перед глазами стоял Серега
