Йалка - Марина Чуфистова
Дома меня ждало то, чего я даже не мог себе представить, да и не стал бы. Первое, что я увидел, – это чужие ботинки с кусочками старой грязи. Она старая, потому что в Архангельске давно не было дождей и земля кое-где потрескалась. Я цеплялся вниманием за эти мелочи, чтобы отодвинуть момент встречи. Это как ждать письма от конкурсной комиссии, куда ты отправлял видео со своим выступлением, видеть его в почтовом ящике, но вместо того, чтобы открыть, начать генеральную уборку.
В зале, где меня поселили, за столом, усыпанным учебниками и тетрадями, сидели родители и Элина. Отец, усиленно выводящий что-то ручкой в тетрадке, мама, читающая вслух «Кен ай хев э кап оф коффи?». Я бы меньше удивился, увидев сеанс экзорцизма, собрание масонов или рыцарей-тамплиеров. Даже белый медведь, которого так боялся дед, смотрелся бы уместнее. Мама, которая «свое отучила», и отец, не бравший в руки книгу примерно никогда, учат английский?
В этот момент все стало очень реально. Они действительно уезжают. Мои родители, для которых даже поездка в деревню – это событие, переезжают на другой конец света. В другую культуру. В другую жизнь. И нет для них сейчас ничего важнее этих уроков с Элиной. Они не сразу меня заметили. Заметила Элина.
– Что стоишь? Предложи Элине кофе! И нам с папой.
– Ты хотела сказать «коффи»?
– Иди уже!
И это моя мать? Я ушел на кухню. Поставил чайник, нашел чашки, блюдца, вазочку с печеньем. Моя мама иногда думает, что мы в аббатстве Даунтон. Только вместо сваренного кофе у нас растворимый. Никто в моей семье не понимает эту вареную кислятину. И как бы я ни пытался объяснить, что кофе – это ягода, она должна быть кислой, они предпочитали пережженную пыль. Кто я такой, чтобы спорить. Интересно, какой кофе предложили бы родители Натали, если б мы дождались торта.
Я ждал на кухне за накрытым столом. Стоило большого труда отыскать правильные блюдца к чашкам и одинаковые ложки. Варенье я налил в хрустальную креманку.
– Сынок, мы что, в Версальском дворце? – Моя мать тролль?
– Аристократия! – Отец хлопнул меня по плечу.
Да что с ними? Последний раз отец похлопал меня по плечу, когда я получил диплом. А мама…
– Элина говорит, у нас хорошее произношение.
– Мой дед пел, у нас в генах идеальный слух.
– При чем тут слух? – спросила мама.
– Как при чем? Я же отчетливо слышу, как нужно произносить, и повторяю.
Элина пила кофе с молоком. Крошки от печенья застряли в крупной вязке ее белого свитера. Она рассказывала, что собирается переехать в Москву. Языковая школа предлагает ей повышение до административного директора, для этого нужно пройти стажировку в головном офисе. И если она захочет, может остаться и возглавить направление языковых лагерей.
– Вот молодец! Будешь кататься по всему миру на халяву! Будь я помоложе…
Мама всегда считала работу переводчика мечтой. Ездишь по миру и говоришь на английском, или французском, или испанском. Какая разница? Только не немецкий! Его она ненавидела. Как и немцев. Она подписана на блогера, который снимает душещипательные ролики про притеснения нуоли, в том числе нацистами во времена Второй мировой. Нет никаких реальных подтверждений тому, что нуоли использовали как рабов в рурских шахтах, но мама верит нескольким кадрам из лагеря со сваленными в углу желтыми шкурами. На черно-белом снимке она отчетливо видит тела раздетых нуоли.
Застолье кончилось, когда за окном уже стемнело. Мама велела мне проводить Элину. Она как-то сильно вжилась в роль хозяйки дома на Аляске. Но я не стал ничего говорить. Я бы и так проводил Элину до дома.
Она обулась, а я не мог не обратить внимания на комочки сухой грязи, оставшиеся на линолеуме. Наверняка мама примется за уборку, стоит нам закрыть за собой дверь.
Мы шли молча. Это не то неловкое молчание, когда нечего сказать. Я не придумывал усиленно тему для разговора. И Элина, кажется, тоже. Мы просто шли рядом. Я думал о запахе. Каждый раз, когда мама говорила об Элине, я чувствовал этот запах. Это была какая-то смесь кисломолочных продуктов. Так пахла бабушка, когда, подоив корову и вытерев руки о фартук, обнимала меня, и я утыкался лицом ей в живот и втягивал этот запах. Так пах сыр, который она варила, если оставались излишки молока.
Мне не хотелось уткнуться лицом в живот Элины. И даже если б хотелось, я бы не стал. Кто станет утыкаться в живот малознакомому существу? Психопат? Или просто одинокий до боли в затылке?
Элина жила с мамой в доме барачного типа. Это низкие дома на несколько хозяев. Неудивительно, что она хочет переехать в Москву. Мы подошли к самой обшарпанной двери. А может, мне так только казалось. Элина просто помахала мне рукой и вошла. Даже не возилась с ключами и замком. Дверь не была заперта. Рискну предположить, что она такая старая, что все замки там давно не работают. В таком же доме жил Серега с мамой. Может, все еще живет.
Пожелав Элине спокойной ночи, я решил пойти посмотреть. Обогнув дом, я оказался в темном проулке. Горело только одно окно. Что там, за занавесками? Может, это окно Элины? Наверняка. Я ускорил шаг.
Нуоли сильные и выносливые, но даже нам страшно в таких районах, где жил Серега. Слабо освещенные, с непросыхающими лужами и мрачными домами. Там сохранились уличные туалеты без дверей, где мы в детстве часто находили дохлых собак и кошек. Словно попадаешь в декорации европейского фестивального кино.
Я никогда не дрался. Я не знаю правил поведения в драке. Я не знаю, что говорить, чтобы избежать драки. Остается надеяться, что пробежки по набережной не прошли бесследно. Хотя среди нуоли нет ни одного чемпиона мира по бегу. Надо все-таки начать ходить в качалку.
В доме Сереги света не было. Либо в нем никто не живет, либо никого нет дома. Мы потеряли связь после того, как Серега зарегистрировался во «ВКонтакте» и стал вести стримы, в которых пил пиво. Нет, напивался и говорил про то, что виноват Запад. В чем, он не уточнял. Я
