Урманы Нарыма. Роман в двух книгах - Владимир Анисимович Колыхалов
— Вот видишь! — вскричали ему враз те, кого он стыдил и совестил за их безобразные дела в тайге. — Тяжкий грех на тебе самом!
Поник головою Савушкин, ничего не сказал — ушел. Но к порядку в охоте не переставал призывать и после этого откровенного разговора.
К счастью, оголтелых охотников среди приехавших осваивать недра было немного, и Хрисанф Мефодьевич верил, что сообща, миром можно и потеснить дурные наклонности.
2Кудринские месторождения нефти и газа открыли давно, а подступиться вплотную долго не решались. Причины на то были серьезные.
На средней Оби, в пределах земли нарымской, уже широко осваивались два нефтегазоносных района, а кудринский (он же и парамоновский — по названию райцентра) все еще оставался как бы в резерве. И сам этот третий район был менее доступен, чем те северные два. Дороги в Кудрино не вели никакие. Речки по здешней земле, правда, текли, но маловодные, извилистые: теплохода по ним не отправишь и тяжелой груженой баржи — тоже. Мелкие суда тут ходили лишь в короткое время весеннего паводка. А завозить сюда предстояло все — от гвоздей до гравия, которого здесь не имелось. А сколько других разных грузов намечалось доставить в Кудрино! И в огромных объемах.
— Подкопят силы, дождутся зимы и двинутся к нам скопом, — говорил Хрисанф Мефодьевич, когда речь заходила в Кудрине на нефтяную тему. — Сначала надо сюда дорогу построить. Без нее по нашим пням да колодам и по морозу зимой не много напрыгаешь. Я зимником раз проехал до областного центра, так боже ты мой! Думал, все зубы повыпадают, и придется мне их потом собирать по кабине «Урала».
— Насчет дороги кадровый охотник Савушкин мыслит правильно, — замечал со всегдашней своей ухмылочкой директор-совхоза Румянцев. — Проложат дорогу — начнут разработки. А к этому сразу же нужно нефтепровод в строй вводить. Без него и нефть нашу девать будет некуда. А государству она нужна! Кудринские миллионы тонн еще как пригодятся! Ты читаешь газеты, Хрисанф Мефодьевич? Во всем мире — энергетический голод.
— Читаю, когда ты мне в зимовье почту пересылаешь с попутчиками. Или сам завозишь! — подмигивал Савушкин. — В тайге, по правде, я больше радио слушаю. И приятно, если про Кудрино наше Москва говорит. Уже несколько раз в последних известиях вспоминали!
Да, все верили в тихом Кудрине, что придет время, и задрожит земля не от грома — от гусениц сверхтяжелых машин, от вертолетного грохота, от поступи сотен прибывших сюда людей. До той поры кудринцы жили с некоторой долей зависти к своим северным соседям, где давно уже били фонтаны и полыхали красные зарева факелов, по ночам далеко озаряя пространство. Сама Парамоновка, как райцентровское село на Оби, несколько лет тому назад уже слегка прикоснулась к громкой славе нарымской земли, когда рядом с поселком прошел своей серединой мощный нефтепровод. Тогда в Парамоновке был организован штаб стройки. Туда на целые месяцы залетали важные лица из министерств и главков — как говорится, дневали и ночевали в Парамоновке. И секретари обкома партии жили подолгу здесь, чтобы на месте, без промедления, разрубать возникающие узлы, влиять на ход важной стройки. Нефтепровод соорудили в короткий срок, и на митинге по случаю «красного стыка» руководитель областной партийной организации Викентий Кузьмич Латунин сказал речь, в которой были и такие слова:
— Удивительная, товарищи, вещь! История нам подсказала, что если на карте здешней земли обозначить нитку нашего нефтепровода, то она совпадет с той тропой, по которой в царское время бежали из Нарыма политические ссыльные. Видите, как распорядилась жизнь, воля партии и время! Мы дали выход тюменской и нашей нефти на восток страны. Этот нефтепровод строили представители многих национальностей. И все они проявили высокий патриотизм и мужество…
Хрисанф Мефодьевич, как и многие в Кудрине, слушал тот митинг по радио и с гордостью думал, что и он по воле судьбы или случая может считать себя немного причастным к той большой стройке.
Тогда Савушкин охотился в северной стороне. Соловый, поёкивая селезенкой, легко носил охотника по тайге, моложе был и резвее. В тот год особенно хорошо промышлялось, много было всякого зверя и птицы. Во все погожие дни в небе без устали стрекотали вертолеты, переносили тяжести на подвесках. Со стороны поймы в глубину тайги достигал гул трубоукладчиков, канавокопателей, мощных тракторов. Всю эту технику Савушкин уже видел не один раз и молча восхищался ею. Трасса нефтепровода пролегала близко от его охотничьих троп, и Хрисанфа Мефодьевича, человека таежного, не переносившего всякого шума, все же поманило туда — к нефтетрассе. Сначала он испугался этого своего желания, снял шапку и сильно стал натирать ладонями уши. Далекий гул от этого как бы приблизился, приобрел еще большую четкость. И желание Савушкина сходить туда, откуда доносился гул, не унялось, а наоборот обострилось. Трудно было ему объяснить свои чувства в эту минуту. Наверно, подействовали разговоры Хрисанфа Мефодьевича с зятем Михаилом, Игнахой, который за всякую технику стоял горой. Да и сам Савушкин, если уж так откровенно признаться, не был ее хулителем. Куда без техники теперь? Да никуда! Вертолетом он пользуется. На самолетах летает. И огород давно не копает лопатой. Тот же зятек на тракторе заезжает и перепахивает все в считанные минуты. И если бы Савушкин тогда ладом покопался в душе своей, то понял бы еще и другое: гордился он тем обновлением, которое шло на дремучую его землю. Обновление многоголосое, шумное, звучащее далеко по стране…
На исходе был март, и Савушкин уже почти отохотился. Дни, как на радость, приходили один за другим ослепительные, со звоном капели и легким подтаиванием снегов. Хрисанф Мефодьевич, выйдя к рыбацкому поселению Юрты, оставил коня у знакомого мужика, сам встал на широкие лыжи и вскоре оказался в самой тяжелой точке нефтепровода — на речке Кудельке, через которую подводники прокладывали дюкер. Не ведал Савушкин, что накануне здесь побывали на белом большом вертолете министр Мингазстроя страны Кортунов и первый секретарь обкома партии Латунин. Маленькая Куделька, таежная речка средней величины, держала всю трассу. Куделька хранила какую-то тайну, а какую — подводники разгадать не могли. И дюкер лежал все еще не опущенный под
