Непонятный роман - Иван Валерьевич Шипнигов
– То есть ролевая модель – все-таки Толстой?
– Да как ты надоел со своим Толстым.
– Он твой вообще-то.
– Толстой вообще-то не очень хорошо умер.
– Но ты хочешь быть стариком?
– Конечно. Мне стало интересно представлять, как это – быть стариком. Мне даже само слово «старик» кажется не грубоватым, а наоборот, таким ласково-уважительным. «Холстомера» он написал именно стариком. И у меня мурашки, даже когда я просто ставлю рядом два этих слова: «холстомер» и «старик». Он ведь про себя это написал.
– Смотри. Толстой написал «Холстомера» в пятьдесят восемь лет, и ты говоришь «старик».
– Ну по тем временам конечно.
– А Довлатов умер в сорок восемь, и ты говоришь «в расцвете сил».
– «В расцвете таланта» я говорю.
– Неважно. Всего десять лет разницы.
– И?
– Как бы ты хотел – как Довлатов или как Толстой?
– Можно я немного сокращу? Я просто могу сразу вам дать красивый закругляющий конец для этого эпизода.
– Давай! А потом выпьем.
– То есть, понравился коньяк?
– Пацаны сбегали за новым, нормальным. Но я тебя, конечно, угощу.
– Конечно, мой-то, который не очень, уже выпили…
– Давай свой красивый закругляющий конец. Раз, два…
– Я бы хотел состариться с Соней и жить с ней у моря. Необязательно за границей, если к тому времени не запретят жить у моря у нас, я бы, конечно, хотел жить у моря у нас. Краснодарский край отлично подойдет, главное, чтобы не в самом Краснодаре…
– Так, ты сейчас что-то обижаешь краснодарцев, не подходит для красивого закругляющего конца.
– Да не обижаю я! Я просто ферму хочу, поэтому говорю, что не в Краснодаре, не в городе…
– И без этого вот «запретят жить»! А то вдруг слово «запретят» тоже запретят.
– Я просто говорю, что при прочих равных я хотел бы жить у нас.
– Давай уже красивый закругляющий конец.
– Я бы хотел состариться и жить с Соней у моря. Чтобы у нас была ферма, и она выращивала бы там свой виноград, а я бы выращивал свое, то, что…
– Эвфемистически…
– …Да. И мы бы так презрительно посматривали на огороды друг друга. Но я бы у нее, конечно, воровал виноград по ночам, а она бы на меня ругалась, что его нельзя есть, потому что он для вина.
– «Это на Новый год».
– Да-да. Однажды, в самом начале, мы накупили на Москворецком рынке винограда, объелись, и Соня сказала, что все равно будет ночью вставать и «воровать» его из моего холодильника. У меня до сих пор мурашки от этого «воровать». Как у Чехова в «Мужиках», кажется: «…ели утром, в обед и вечером, ели помногу, и потом еще ночью вставали, чтобы поесть». Такая вот непонятная мечта, прикинь.
– Всё! Пацаны? Нормально? Давайте коньяк. Вот это я понимаю коньяк, а не то что у некоторых. Кстати, как ты думаешь, Толстому понравилась бы собянинская Москва? Яндекс в Хамовниках, вот это все?
– Нет конечно. Да даже не собянинская, а все эти девушки с губами и ногтями. Он ругался бы страшно.
– Но все всё равно кайфовали бы от такого пиара, да?
– Да… Ровером яндексовским присылали бы ему подарочки. А на ровер даже он не смог бы ругаться, у него же дизайн специальный, антивандальная милота. Чтобы его по возможности никто не обижал.
– Блин, антивандальная милота…
– Да не, он в деревне бы так же жил и оттуда бы так же ругался.
13:44 Отрицательность
– И как мы будем выбираться из этого Орехова-Зуева?
– По карте, как ты говоришь.
– Иван, у меня предел. Надо заканчивать эту нашу эпопею.
– Одиссею. Я чувствую себя виноватым перед тобой за то, что мы здесь оказались.
– Давай уже не чувствовать, а думать. Как отсюда выбираться?
– Сядем опять на следующую электричку.
– С которой нас опять ссадят?
– Не ссадят. Мы спрячемся от контролеров, знаешь же как? Когда перебегают из вагона в вагон и как бы обходят их сзади. Мне всегда это претило, но сейчас…
– Почему билеты оказались вчерашние?!
– А вот этого даже я не знаю.
– Ты покупал когда билеты, они нормальные были?
– Откуда я знаю? Ты всегда проверяешь дату на билетах на электричку? У меня есть теория. Но ты будешь ругаться.
– Ну?
– Это из-за того, что ты со мной споришь, что сегодня – это завтра. А я говорю, что сегодня – это еще вчера.
– И ты меня так «наказал»?!
– Слушай, Лёня, я не меньше тебя хочу в Москву. У меня же еще интервью, ты не забывай.
– А когда у тебя интервью?
– Завтра. Думаю, к ночи будем дома, и все успеется.
– А почему ты такой спокойный?
– Потому что я всю жизнь так живу.
– Как? В электричке, которая едет в обратную сторону, с билетами, которые оказываются вчерашними?!
– С препятствиями, как мы с Соней это называем. Найти дорогу непросто, но все-таки можно, но это мало что значит. Главная сложность – вернуться, пройдя по пути.
– Так. Тут есть каршеринг. Вон там, возле «Магнита» машина должна стоять. Пошли.
– А если там опять будет какой-нибудь Василий?
– Каршеринг это не такси. Я буду за рулем.
– Точно. Хорошо. Видишь, я не спокоен. Я тоже напуган и плохо соображаю. Пошли.
– Почему так получилось с билетами?
– У тебя разве никогда не было такого, что происходит что-то, чего не может произойти?
– Дай подумать. Подумал. Нет.
– А у меня масса примеров.
– Давай мы сейчас дойдем до машины, убедимся, что она не… Что может произойти такого, чего не может произойти?
– Самое банальное – она не откроется.
– Еще?
– Не заведется.
– Еще?!
– Не поедет.
– Это все решаемо. Что такого волшебного, в твоем стиле, может произойти с каршеринговой машиной?
– Я не знаю. Я ведь даже не вожу. Ну, например, она не поедет, если мы будем сидеть в ней вдвоем. А если кто-то из нас выйдет, она поедет. Бывает, что машине не нравится конкретный человек, и она не хочет с ним ехать. А с другим нормально. Вопрос – кто это будет. Учитывая, что я не вожу…
– И вот когда она откроется, заведется и поедет, ты мне расскажешь свои примеры.
– Ну если она поедет, это еще тоже ничего не значит.
– Что еще может быть?
– Она поедет не туда.
– Я буду за рулем и поеду туда.
– Если ты заметил, мы всю нашу эпопею, как ты говоришь,
