Пастыри - Петер Себерг
— Привет от меня папе, — сказала Альва, — если он не придет.
Конни прийти отказался, занят, надо подготовить доклад для небольшого кружка, с которым он недавно связался. Попозже вечером он за ними приедет или заберет Альву, если Маргарита захочет, чтоб Роза еще у нее посидела.
— Он ехал обратно в Таубен, Конни, — сказала Роза. — Ты понимаешь?
— Нет, — сказал он. — Но, значит, это его машину везли, когда я днем возвращался. Неприглядный вид.
А так у него все в порядке.
— Живот не болит?
— Совершенно.
Разговор кончился. Роза подумала о последнем месяце и о месяцах до него, когда постоянно не выдерживали нервы. И вдруг такая перемена.
— Как вообще Конни? — спросила Маргарита, когда Роза вошла в кухню.
— Просто невероятно, — сказала Роза, — но только самые последние дни. А то нечем было похвастаться. Знаешь ведь, какой он бывает.
— И у вас все хорошо? — спросила Маргарита. Она подняла глаза от картофельной шелухи и встретила взгляд Розы. Двенадцать-четырнадцать лет назад они хорошо знали друг друга, а потом все хуже и хуже.
— Нет, — сказала Роза, потрясла головой и уложила выбившуюся прядь за ухо, — ну что ты. Все совсем паршиво.
— Так чего же ты терпишь? — спросила Маргарита.
— Так чего же ты терпишь, — повторила за ней Роза. — Дни идут. Времени на раздумья и на выводы не остается. Да я никогда и не стану ничего предпринимать.
— Ты кроткая, — сказала Маргарита. — А я не кроткая.
— Может, я и кроткая, — сказала Роза. — Не все ли равно?
— Сама не знаю, — сказала Маргарита. — Но ты кроткая.
— Да, мы с Альвой, — сказала Роза, — как раз на днях об этом говорили…
— О чем мы говорили? — крикнула Альва из комнаты.
— Что добрые страшно усложняют жизнь злым, — сказала Роза. — Но что поделаешь.
— Терпеть не могу быть доброй, — сказал Маргарита. — Поэтому я ни с кем из родственников и не вижусь, кроме брата, он такой же, как я. Лео это во мне, по-моему, нравилось. Так ему было проще.
— Как ты думаешь, Маргарита, ты думаешь, он выживет? — спросила Роза.
— Я сказала врачу, что надеюсь, что он умрет. Лео не нужна жизнь беспомощного калеки.
— Почему? — спросила Роза.
— Он и говорить не сможет, — сказала Маргарита.
— Может научиться разговаривать руками.
— Нет, — сказала Маргарита. — У меня не было детей, и я не справлюсь. Мне это не под силу.
Они теперь сидели в комнате и, когда теряли нить, умолкали. Маргарита поставила пластинку, камерную музыку, густо печальную, спасительно простую.
Это была одна из самых любимых пластинок Лео, Роза точно знала. Она слушала. Маргарита в середине фразы вышла в кухню, вынула из духовки картошку, положила в гусятницу мясо.
— Может, пришли бы завтра вечером, — сказала Маргарита, — приедет его сын, не представляю, что с ним делать. А потом мне ехать на вокзал за его братом.
За едой Роза поинтересовалась, как она отдохнула. Маргарита сперва глянула, в окно, на светлое соседское парадное, и бегло, бесконтрольно улыбнулась, потом она посмотрела на Розу, пожала плечами, перевела взгляд на Альву и сказала:
— Я тебе потом расскажу. Да ведь это совсем недолго было.
В девять пришел Конни. Он печально и корректно объяснился с Маргаритой, которая расспрашивала его о встрече с Лео в мотеле. Роза не спускала с него глаз.
— Значит, вы завтракали за разными столиками?
— Лео читал газету, — сказал Конни. — Я сам не люблю, когда мне мешают, и я ему только помахал. Мы ведь, по-моему, достаточно коротко знакомы.
— Я, признаться, теряюсь, — сказала Маргарита. — Может, у вас с Лео какая-то кошка пробежала?
Роза отвела глаза. Конни смотрел на нее, но не мог поймать ее взгляд.
— Мы давно не были закадычными друзьями, сама знаешь, — сказал Конни. — Лео меня всегда нарочно бесил. Он меня ни во что не ставил.
— Подумаешь, — сказала Маргарита. — А сам-то ты разве не лез на рожон?
Конни передернуло.
— Может, ты ревновал? — пытала Маргарита. — Из-за того, что они с Розой так легко находили общий язык?
— Вот уж нет, — сказал Конни. — Наоборот, я радовался.
— Не знаю, чему тут радоваться, — сказала Маргарита. — Лично я от зависти чуть не отрезала Розины роскошные волосы, сто раз собиралась. Вот, Роза, что уж теперь скрывать.
— А я всегда завидовала, что ты так здорово все успеваешь, — сказала Роза.
— Спасибо, — сказала Маргарита. — Очень приятно. Но я бы с удовольствием с тобой поменялась. Я себя не люблю.
Ну что на это можно сказать? Маргарита заметила, что всех смутила.
— Лео тогда прекрасно выглядел, — сказал Конни и снял пиджак. — Он мне улыбался и кивал.
— А ведь он возвращался в Таубен, — сказала Маргарита. — Были б у вас чуть получше отношения, ты бы теперь знал зачем. Но все это неважно. Теперь только ждать и ждать.
Роза и Конни смотрели на нее. Альва лежала на диване, вертела звездную карту и слушала вполуха.
— По-вашему, я богом обиженная? — спросила Маргарита.
— Ты мужественная, — сказала Роза. — Я б так не могла.
Маргарита сказала:
— Нет, я богом обиженная. Но это к делу не относится.
— Может, потому что вы неженаты? — спросил Конни. — Наверное, из-за этого масса сложностей.
— Да нет, какая там масса, — сказала Маргарита. — Но почему к этому нельзя подготовиться, а если и подготовишься, почему от этого ничуть не легче?
— По-моему, — сказала Роза, — просто у нас сил не хватает. А если у кого хватает, тот не сознает этого.
Глава 7
РВАНЫЕ ТЕНИ
Лео Грей лежит в больнице после автомобильной катастрофы. Он без сознания и никогда уже не станет полноценным человеком. Покуда ближние ходят за ним и говорят о нем, он еще живет — в снах.
Кардиограммы Лео Грея в ночь на третьи сутки госпитализации показали четыре волны улучшения электрической активности.
— Что это? Жизнь или угрожающее положение? — спросил главный врач на обходе.
— Сны, — сказал дежурный врач, не очень-то вдумываясь в вопрос.
— Не так уж это очевидно, — сказал главный врач. — А впрочем, кто знает? Стало быть, жизнь.
— Вот американцы разрабатывают способ прямой передачи мозговых импульсов сна на телеэкраны, — сказал дежурный врач.
— Что ж. Проблема, — сказал главный врач. — Но меня она не занимает.
— Как и меня, — сказал дежурный врач.
То были сны. Пузырями в тихой заводи. Кругами. Быстро набегавшими и тотчас стиравшимися волнами.
Вот Лео Грей очутился на палубе большого судна, а вместе с ним еще множество народа. В борту открылась течь, все бросились к насосам, но, чем больше качали, тем верней их захлестывало водой. Дыры затыкали платками,