История села Мотовилово. Тетрадь 9 (1926 г.) - Иван Васильевич Шмелев
– Вот сгогочу и спать захочу! – тряся своей козьей бородкой, весело улыбаясь, шутливо высказался он.
– Ты и впрямь хочешь угомонить весь этот пирог одним залпом? – в шутку заметил ему Николай Ершов.
– Да-а! А что? – переспросил его Иван.
– Ну, тогда валяй! Оно, пожалуй, так-то и сподручнее будет! – отговорился Николай, тоже раскошеливая свои харчи.
– Да пора и с кошелём познакомиться, я чертовски проголодался! – проговорил и Василий Савельев.
После краткого обеда и передышки мужики приступили к жеребьёвке. Каждый для себя, вытесав из палочки, изготовил жребий, изобразив на нём свою мету или написав фамилию. Маленький, невзрачный на вид, этот самый жеребий всех усмиряет, он, всех уравнивая, успокаивает, всех наделяя поровну. По предварительной договорённости и по общему согласию, чтоб наполовину сократить труды по обходу и оценке травы на лугах, мужики решили паи нарезать на пару, т.е. на двоих хозяев. Крайний пай, с которого начинались все луга, решили увеличить площадью, в смысл того, что в этом месте, на середине этого пая, находится большая впадина – низина с застоявшейся в ней после дождя водой, но зато травища в ней по грудь и в непрокос. Василию Ефимовичу в душе хотелось, чтоб этот «богатый» пай достался ему. По его визуальному предположению сена будет не меньше возов шести, пудов по сорок, вместо 3-4-х возов на обычных паях. Значит, есть резон зариться на ней. Мужики приступили к метанию жеребьёв. Бойкой руки мужик Михаил, резвым своим языком, громко смеясь, объявил: «А ну, бросайте свои жеребьи в шапку». Шапку он держал в руках и, создавая вид роковой тайны, потрясал её в воздухе у всех на виду. Все мужики с пожеланием для себя счастья, благоговейно побросали свои жеребьи в шапку. Михаил ещё сильнее стал трясти шапкой, тщательно перемешивая в ней жеребьи.
– А ну, приступаем тянуть, – продолжал громогласить Михаил. – Хотя стоп, возможно, кто добровольно возьмёт этот крайний пай, который мы с общего согласия определили, как трудоёмкий?
– Я беру! – не дожидаясь перехвата, с задором выкрикнул Василий Ефимович.
– Ну как, мужики, согласны по добровольности отдать ему этот пай? Ведь только с его рабочей семьёй тут можно справиться.
– Согласны! Пусть берёт! – дружно кричали мужики.
– Тогда, Василий Ефимович, забирай свой жребий из шапки, он теперь не играет. На, возьми его!
Василий взял свой жеребий и дрожащей рукой, как талисман счастья, положил его поглубже в карман.
– А кто с ним на пару-то пойдёт? – выкрикнул кто-то из мужиков.
– Я! – выкрикнул из толпы Иван Трынков. Я от Василия Ефимыча ни на шаг, мы с ним вместе будем сенокосничать!
– Ну, тогда и ты забирай свой жеребий!
И Михаил, пошевырявшись в шапке, отыскал трынков жеребий и отдал его Ивану. А Михаил, так же задорно и громко крича и в воздухе азартно тряся шапкой, проглагольствовал:
– А ну-ка, Николай, тяни первого резвого, у тебя вроде как рука-то лёгкая! – обратился Михаил к Ершову.
– Не так, что больно лёгкая, у меня рука-то, но счастливая! – отозвался Николай и вытянул из шапки жеребеёк.
– Иван Федотов! – во всё горло прогорланил Михаил во всеуслышание. – Ну, Иван, твой пай второй, смежный с Савельевым.
– Вот что значит счастье-то, в селе мы с ним шабры и здесь соседи! – довольный тем, что ему достался неплохой пай и на пару с Лабиным Василием Григорьевичем.
Шумная толпа мужиков всё дальше и дальше удалялась от крайних уже разыгранных паёв. По мере разыгрывания жеребьев в шапке оставалось всё меньше и меньше, и толпа всё таяла и таяла. Мужики, всяк получив свой пай, оставались на нём ещё, с ещё большей подробностью осматривали его, обходили, ещё знатнее протаптывали межи, делая промины в траве и затёсы на деревьях, оказавшихся на меже.
Василий Савельев с Иваном Трынковым, обойдя их пай кругом, осмотрели траву, уточнили межу.
– Ну как, Иван Васильевич, будем между собой так же жеребий метать или без него обойдемся? – спросил Василий Ивана.
– Ты вот что, Василий Ефимович, ты бери этот конец с низиной, а мне отдай тот конец пая, там мне уж больно поляна понравилась.
– Ну, так что, давай порешим по-твоему, – согласился Василий.
И они на добровольных началах определили поперечную межу. Перед тем, как идти домой, мужики договорились собраться снова на том месте у ручейка, где обедали. Закончив жеребьёвку, мужики снова сошлись к ручью. Они теперь успокоенно расположились на отдых, чтоб запастись силами и подкрепиться едой перед тем, как пуститься в обратный путь. Снова зашумели кошелями, зашебушили, раскрывая их и доставая из них остатки принесённого из дома провианта. Николай Ершов, всех раньше разделавшись со своими пирогами и лепёшками, шутливо проговорил:
– Бог напитал – никто не видал! Сыт, покуда съел полпуда! Теперь надо попить у приволья-то! – с весельем балагурил он.
Спустившись к ручейку и припав на колени, сложив ладони ковшечком, он, аппетитно напившись, крякнул от удовольствия. И отерев мокрые усы подолом рубахи, отошёл от ручейка, выбрав подходящее место на возвышенности, блаженно развалился на обсохшей траве.
– Теперь и отдохнуть не грех! После трудов праведных, на травке поваляться! Лафа! Одно удовольствие!
– Мужики! Я вам вот что расскажу, – обратился Николай к мужикам, часть которых ещё ели, не торопясь откусывая, жевали, подытоживали остатки пищи, некоторые наслаждённо курили, а некоторые, растянувшись на траве, грели своими брюхами прохладь земли.
– Ну-ну, давай наворачивай, а мы послушаем, теперь луга распределены, трава растёт, время у нас пока свободное, так что и побалагурить есть когда, – подзадорил его согласием слушать Михаил.
И он своим шепелявым языком начал своё длинное повествование.
– Ну, так вот. Этой весной, грешным делом, втемяшилось мне к Дуньке Захаровой вечерком заглянуть. Причины-то особой не было, а так просто захотелось мне с ней «в свои козыри сыграть». А у нас с ней ранее договорённость была. Когда я у неё порядился уборку убирать, то окромя платы за пахоту, сев и прочее я с неё ещё выговорил дополнительные услуги. Я ей тогда и говорю: «Ну вот, я теперь буду твою землю
