Господин Моцарт пробуждается - Ева Баронски
— Да нет, я… просто никогда прежде не держал в руках таких бумаг. А это много?
Петр нахмурился, но Вольфгангу показалось, что он разглядел во взгляде участие.
— Не имел никогда пятьдесят евро? Тогда следи их получше. Ты в ванной закончил?
— Ах нет, всего лишь оттого, что там полный мрак, и я не могу разобраться. Так что, если позволишь, я попрошу у тебя свечу.
Петр протиснулся мимо Вольфганга.
— Выключатель снаружи, — он показал на скромный кружочек, прилаженный возле двери, стукнул по нему рукой, и в маленькой комнате тут же стало светло как днем. Вольфганг стоял как вкопанный и таращился на светящийся шар на стене.
— Как ты это проделал?
— Что, свет? Выключателем, вот, а как ты думал?
Поляк кивнул в сторону кружочка и оставил Вольфганга в недоумении.
Вольфганг протянул руку к этому украшению, маленькому кружочку с четырехугольником посредине. Наконец, он тоже стукнул по нему, как это делал Петр. Тут же стало темно. Светло. Темно. Светло. Он ощупал выключатель. Темно. Светло. Темно. Снова и снова, пока ему не надоело. Очарованный, Вольфганг вошел в маленькую комнату. На стене была приделана белая блестящая лохань для умывания, слева в нише стоял табурет с черным сиденьем, справа висела занавесь, за ней, впрочем, было не окно, а плоская ванночка на полу, в которой, конечно, нельзя было сидеть, очевидно, она была только для ног. Однако воду забыли, Вольфганг не нашел и ведра, с которым можно было бы за ней сходить. Так что он в очередной раз вернулся к Петру.
— Там нет воды. Если позволишь, я попросил бы ведро, а если…
— Что, опять? — Петр застонал. — На той неделе уж было сломано! — Он быстрым шагом направился в ванную и покрутил одну из бомбошек, приделанных над умывальной лоханью. Из серебряной трубочки тут же потекла вода.
— Опять работает, — объявил он и ушел.
Вольфганг, как прикованный, смотрел на весело журчащую воду, сунул в струю сперва один палец, затем второй, наконец все. Вода была теплая, постепенно она нагревалась, пока он не отдернул руки, чтобы не обжечься. Прямо как на ведьмовской кухне. Он попробовал покрутить шарик, заметил, что вода текла сильнее или слабее, в зависимости от того, в какую сторону крутить. Воистину изысканный насос. Там была и вторая бомбошка, может быть, она была сделана для туалетной воды. Он осторожно сдвинул ее с места, из трубки закапало. Вольфганг поднес указательный палец и понюхал, но разочарованно убедился, что это тоже была простая вода, правда, холодная, что весьма облегчало мытье.
Какой необычайно удобной стала жизнь — не нужно зажигать свечей, чтобы видеть по вечерам, нет нужды ни таскать воду, ни даже греть ее. Мир полон чудес. Он глубоко вздохнул, потом замер. И никто не должен водить по скрипке смычком, чтобы вышла музыка.
Он задумчиво рассматривал темно-желтый инструмент, который Петр вручил ему вместе с полотенцем. Поднес его к носу, обнюхал, взял в зубы, подул в него, но предмет звуков не издавал.
Исследовав его более тщательно, он заметил два крошечных клинка с одной стороны и с облегчением принялся скоблить бороду. С губы тонким ручейком потекла кровь.
В дверь просунул голову Петр.
— Не помешаю? — он показал в угол комнаты, где стоял табурет.
— Что ты, напротив, я привык беседовать, пока занимаюсь туалетом. Итак, скажи-ка, что это за место, в котором мы нынче будем играть?
— Итальянский ресторанчик, но не тот, который вчера. Хозяин лучше, всегда хорошая пицца перед работой. Пену почему не берешь? Уже порезался.
Вольфганг поднял взгляд на скрипача. Но тот повернулся к нему спиной и откинул сиденье табурета. Только теперь Вольфганг понял, что на самом деле это был гигантский ночной горшок, перед которым Петр встал и теперь с журчанием мочился. До чего же удобно! Следом с воркующим звуком потекла вода.
— Merveilleux![17] А испражняться туда можно?
Петр измученно посмотрел на него.
— Пшепрашам тя, кончай ерунду. Торопись, а то запозднимся, — выходя, он пробурчал что-то еще непонятное и закрыл дверь.
Вольфганг со вздохом опустился на огромный горшок.
Rex tremendae
Rex tremendae majestatis,
Qui salvandos salvas gratis,
Salva me, fons pietatis.[18]
Спустя полчаса Вольфганг, с чисто выбритыми щеками, красными от холода и волнения, ковылял за Петром по снежной слякоти, спустился по колдовской, движущейся лестнице в длинный подземный коридор, который справа и слева оканчивался черными дырами. Он вообще не решался двинуться дальше, страшась всех этих своеобразностей, но Петр каждый раз нетерпеливо оборачивался, и в итоге Вольфганг оказался в продуваемой шахте, проходящей под городом на глубине нескольких сажень. Воздух был полон гудения и рычания, и стены многократно отражали шумы. Полоски света в вышине освещали все ярко, как в полдень, хотя на улице уже было темным-темно. Налетела струя теплого ветра, напомнив Вольфгангу о его днях на юге.
— Что мы здесь делаем?
Раздался грохот, так что Вольфгангу пришлось повторить вопрос.
— Пешком тут далеко, с твоей-то ногой!
Грохот нарастал, как контрабас, к нему добавился резкий свист, как будто ребенок занимался на флейте. Казалось, он шел оттуда, где пол просторной катакомбы оканчивался резким обрывом. Вольфганг подошел к краю и заглянул вниз. В полу были укреплены короткие балки, скорее всего, это были крепления потолка, то есть под этим этажом находился еще один. Не там ли производили этот дьявольский шум? Затылком он почувствовал легкий холодок ужаса, тут же его крепко схватили за руку и оттащили назад. Не успел он оглянуться, как на него с невероятной скоростью надвинулось что-то громадное, и перед самым носом у него пронесся блестящий серебряным блеском адский змей. Он вскрикнул, попятился и ухватился за Петра, все еще держащего его за руку повыше локтя.
— Что делаешь? Холера! Жить надоело?
Сердце металось в паническом страхе. Вольфганг встал как вкопанный, не в силах бежать, и не сводил глаз с чудища, которое тем временем остановилось, посапывая. Ощущая биение крови в самых кончиках пальцев, он увидел огромный, продолговатый ящик с окнами и дверями, сквозь которые можно было заглянуть внутрь. Там стояли и сидели люди, безучастные, как будто им не грозила опасность. Петр взял Вольфганга за плечи и подтолкнул туда, откуда он его только что оттащил.
— Давай, уже уезжает!
— Нет, нет, ни за что, клянусь жизнью, ты меня туда не засунешь! — Вольфганг отставил ногу в сторону, уперся и стал отталкивать Петра от себя с таким упорством,
