На память милой Стефе - Маша Трауб
Так что я решил писать о чувствах, не задумываясь, насколько хозяин квартиры солидарен с Эммой Альбертовной. Я написал, что, открыв очередную коробку, был в настоящей панике. И если бы не Ясмина, которая рассказала про сумочку, и бабуля Элена, рассказавшая про остальные предметы, я бы уже сам собрал чемодан и выселился. Написал про Мустафу, который считает меня идиотом, и про Лею и Жана, взявших меня под опеку как родного сына. Написал про кресло-качалку и найденную подушечку, и что только бабуля сразу догадалась, для чего она предназначена – кресла-качалки делались для кормящих матерей, а не для женщин в возрасте. Извинился, что мне пришлось посвятить в личные тайны посторонних людей. Но они мне уже совсем не посторонние и без них я бы точно не справился. Ведь я не умею на ощупь отличать настоящий шелк от искусственного. Описал найденную брошь в виде голубки из муранского стекла и подвеску. Но большую часть посвятил рассказу про улетевшее с веревок белье, орущих попугаев, которые скоро меня заклюют, полиглота Мустафу, нежную Ясмину и совершенно прекрасную бабулю. И что ее воспоминания такие же ценные и, можно сказать, вкусные, как ее знаменитая лазанья.
Немного подумав, написал послесловие: «Петух вошел в пазл цыпленка! Один “мерседес” я себе забрал! Спасибо!»
Если честно, я ни на что не надеялся. Отчет не представлял никакой ценности, даже литературной. Да и Эмма Альбертовна, читая мои опусы, всегда подчеркивала, что я могу стать «приличным беллетристом, но не более того». В ее устах это звучало приговором – вот прямо сейчас нужно положить ручку и больше никогда не пытаться выдавать что-то, претендующее на литературное произведение. Наверное, моя учительница была права. Для хозяина в моем, так сказать, «отчете» не имелось никаких ценных сведений. Так что я опять был готов собирать чемодан. Немного злился на себя – надо было сначала покопаться в коробках, понять, что в них находится, найти, например, письма и приниматься сразу за них. А я застрял на подвесках и духах. Еще забыл отправить фотографию из серии «было – стало», так и не спросив, можно ли все переложить в пластиковые контейнеры или непременно оставить картонные коробки? Решил, что спрошу в следующий раз, если хозяин не потребует моего немедленного выселения. Лею я поставил в копию, как она и просила. Все-таки отчет. Она должна быть в курсе.
Быстрого ответа я не ждал, но прислушивался и к звуку телефона, и к ноутбуку. Тишина. Даже Лея не позвонила и не написала. Конечно, я надеялся на скорый ответ, кого я обманываю?! Бегал к ноутбуку, проверяя почту. И сообщения на телефоне тоже. Сто раз перечитал отправленное хозяину письмо, гадая, где я мог допустить бестактность. Да везде. С самого начала, когда признался в собственной несостоятельности как историка и посвятил в личные тайны чужих людей. Совершенно непозволительный промах. Хозяин имел полное право меня выселить. Я нарушил подписанный договор о неразглашении. Думаю, Лея мне не ответила, тоже вспомнив про этот пункт. Я не имел права передавать любые сведения третьим лицам. А я их не просто передал, но и обсудил, даже привлек к исследованию. В отчаянии посмотрел подписанный договор – мне грозило не только немедленное выселение, но и оплата всего прожитого срока. Сумма была такая, что с моими доходами в лучшем случае за два года расплатишься. Тут уже мне поплохело. Что оставалось делать? Моя мама твердила, что таковы все мужчины – инфантильные, не способные отвечать за собственные поступки. И что в этом я пошел в своего отца. Мол, она от меня не ждет взрослых решений и очень об этом сожалеет. Я явно увидел перед собой лицо мамы со скорбными заломами морщин вокруг рта и поверил в привидения.
Чтобы не сойти с ума окончательно, я вышел на балкон и принялся кормить горлицу, что Лея категорически запретила делать. Но она, горлица, а не Лея, конечно же, сидела такая несчастная, смотрела в одну точку и очень была похожа на меня в ту минуту. Так что я достал из холодильника бабулину лазанью, и мы с горлицей начали есть. Холодную, потому что я не знал, как ее разогревать. Микроволновки не было, а к духовке я боялся подойти. Попытался включить, но она сразу засветилась всеми огнями, и я думал, что сожгу весь дом, если ее немедленно не выключу.
Впрочем, нам с горлицей, которую я назвал Софой, холодная лазанья тоже нравилась. Попугаи, явно от зависти, развели канитель и орали как потерпевшие. Горлица не реагировала. Я решил, что тоже не буду.
Когда мы с Софой доели лазанью, в дверь начали тарабанить. Я побежал открывать. На пороге стоял Мустафа.
– Мама говорит, что ваша горлица какает на наш балкон, – объявил он. – И вы не должны ее больше кормить. И к вам гости.
– Скажи маме, что больше не буду, – горячо заверил его я.
Мустафа закатил глаза и убежал.
На пороге появилась Джанна. Ее я уж точно не ожидал увидеть.
– Спасибо за пирог. Лея мне все передала, – сказал я, пропуская ее в квартиру.
– Да, бабуля плохо себя сегодня чувствует, попросила Элену зайти к тебе, проверить, как ты тут. Но Элена сегодня на рынке целый день, так что пришла я, – объяснила она свое присутствие, выгружая из сумки сыр, пироги и картофельный гратен, который я очень любил, но стеснялся покупать. Картошку вроде и сам мог себе сварить.
– Спасибо огромное. Опять так много! – я покосился на гратен, и Джанна улыбнулась. Мол, ешь, не стесняйся.
– Хозяин пока не ответил? – спросила Джанна, бесцеремонно сгоняя с балкона горлицу, которая опять сделала несчастный вид и косилась на мой гратен. Я был не прочь поделиться, но не в ущерб балкону соседей.
– Пока не ответил. Вы уже тоже в курсе? – усмехнулся я.
Джанна пожала плечами. А как иначе?
– Я могу помочь с письмами, если что, – предложила она. – Моя бабушка любила писать письма. И у нее был просто ужасный почерк. Только я могла его разобрать.
– Я пока не открывал следующую коробку, – признался я. – Не знаю, что скажет хозяин про мой отчет. Вдруг я уже бездомный? По договору не имел права разглашать сведения, а я не то что разгласил, еще и обсудил.
– Ну, у нас сложно держать хоть что-то в секрете, – пожала плечами Джанна. – Давай уже посмотрим, что там
