Буквари и антиквары - Нелли Воскобойник
– Конечно, Томас! В два-три дня… Это будет мой подарок вам. История про единорога, наводящего ужас на людей и зверей Ноттингемшира. Все графство ищет целомудренную и отважную девственницу, которая заночует одна в лесу. Ведь только так можно приручить этого дикого и опасного зверя.
Марта задумалась…
– Девственницу зовут Мадлен? – спросил Джеймс.
Марта поколебалась…
– Нет, – сказала она, – так зовут единорожицу. Бедняжка томится от скуки и одиночества и страшно рада встретить милую девушку, которая не вопит от страха и не убегает, спотыкаясь о корни деревьев, как все остальные люди, каких она встречала до сих пор. Она еще избавит свою подругу от ненавистного жениха, а потом, аккуратно цокая копытцами по мраморному полу, придет в храм на ее свадьбу с любимым. Положитесь на меня, Томас! Ваша девочка будет довольна.
Одиннадцатого июня 1878 года в прекрасный летний день в Лондоне произошло два важных события. Томас Лонгман подарил своей внучке на ее десятилетие изумительной красоты книгу, а в семействе Финнеган благополучно родилась дочь, которую крестили через несколько дней, дав ей прекрасное имя Мадлен.
В декабре 1938 года на аукционе «Сотбис» жительницей Мюнхена фрау Мадлен Эйнгорн-Лонгман была выставлена редчайшая книга, приобретенная там неизвестным лицом по несообразной цене двадцать семь тысяч гиней. Говорили, что книга предназначалась в подарок принцессе Елизавете-Александре-Марии. Эти деньги позволили всему семейству Эйнгорн перебраться из Мюнхена в Нью-Джерси, избежав самых чудовищных ужасов войны, жестокой ко всем, но совершенно безжалостной к евреям. Они сумели купить удобный просторный дом в Джерси-Сити и даже перевезти из Германии свою богатую библиотеку, в которой не хватало всего одной любимой книги – томика, подаренного дедом на десятилетие Мадлен.
О сбережении чернил
Марта Финнеган была взволнована. Около месяца назад она получила приглашение Общества Лондонского литературного фонда на ежегодный обед. В этом году – под председательством мистера Фрэнсиса Брет Гарта. К приглашению было приложена собственноручная записка Брет Гарта. Он писал, что рад возможности встретиться с миссис Финнеган, которой еще не имел чести быть лично представленным, а также с ее супругом. Что чрезвычайно ценит ее книги и что он сам и все Общество были бы польщены, если бы миссис Финнеган согласилась во время обеда выступить перед приглашенными с небольшой речью о современной литературе. Джеймс был в восторге и чуть ли не продиктовал жене письмо, в котором она благодарила знаменитого американского писателя, издателя и дипломата за оказанную честь и соглашалась прочитать коротенькую лекцию, которую предполагала назвать «О сбережении чернил».
На следующее же утро Марта была у модистки на Оксфорд-стрит, где после длительных раздумий заказала платье из светло-оливковой тафты, у которого лиф и задняя, удлиненная, часть юбки были из синего с золотом бархата, отделанного по рукавам, вороту и корсажу оливковой лентой с небольшими бантиками в ключевых точках. Марта с трудом уговорила модистку сделать турнюр поменьше, лишить шлейф бахромы и укоротить его так, чтобы, повернувшись к собеседнику, она не рисковала наступить на собственный подол. Кроме того, она мягко, но настойчиво потребовала удалить с заказываемой шляпки птичку и ограничить фантазию букетом шелковых цветов, кружевами, несколькими перышками и тремя серебряными парижскими шляпными булавками, очень красивыми и дорогими. Примерки и переделки заняли почти три недели. Накануне торжественного дня горничная Лиззи нарядила госпожу в новый наряд, подобрала подходящие кольца, убедилась, что французский корсет сидит прекрасно, нигде ничего не колет, атласные туфельки не жмут, и обе дамы поняли, что тяжкие труды их закончены.
Утром Марта набросала на небольшом листочке почтовой бумаги главные пункты своего выступления. В полдень, дабы цвет лица остался свежим, она, вопреки обыкновению, прилегла отдохнуть и неожиданно крепко заснула. К пяти кучер заложил экипаж…
Гости собрались в Martin’s Hall к шести часам. Большинство бродило вокруг стола, разыскивая свою карточку на тарелке, но чету Финнеган встретил и проводил к отведенному им месту сам председатель. Пока они усаживались, рыжий молодой человек, неловко поклонившись, спросил миссис Финнеган, помнит ли она его. «О да, дорогой Джордж, – ответила дама. – Простите, я волнуюсь перед выступлением. Найдите меня в конце обеда. Я прочла ваш роман и буду рада поговорить о нем и о вас».
Обед проходил замечательно. Вначале секретарь фонда представил председательствующего, и мистер Брет Гарт благодарил за честь. Потом сам председатель говорил о фонде, который пополняется за счет пожертвований лучших людей империи, начиная с королевы Виктории, и позволяет содержать бесплатные библиотеки и содействовать изданию первых опусов начинающих писателей. Затем разлили шампанское и с большим воодушевлением выпили за королеву. Дальше перемены блюд чередовались с короткими выступлениями известных писателей и сбором пожертвований. Перед десертом слово предоставили Марте.
– Дамы и господа! – сказала она. – Каждый человек вынужден писать. Письма, дневники, отчеты, заказы, счета и рекомендации. Что отличает писателя от остальных пишущих? По моему мнению – бережное отношение к своей чернильнице. У меня замечательная серебряная, подаренная мистером Финнеганом. Когда я обмакиваю перо в этот маленький сосуд, содержащий в себе все еще не записанные мысли, коллизии, приключения, рифмы и нравственные откровения, то чувствую ответственность перед каждой каплей чернил. Я никогда не позволю себе написать «воскресная тишина», потому что это уже написал несравненный мистер Брет Гарт, и значит, другим эта находка не принадлежит. Использовать чужие находки так же бесчестно, как воспользоваться чужим шиллингом. Но и слова, на которые никто не претендует, следует употреблять с большой осторожностью. Каждое прилагательное, которое хотело бы появиться на бумаге, должно доказать мне, что на него стоит потратить каплю чернил. А уж наречие, чтобы проникнуть в мою рукопись, обязано иметь на это неоспоримое право. Суесловие – главный враг современной литературы. На мой вкус – лишние определения, дополнения, местоимения и союзы больше вредят рассказу, чем безнравственная мысль или ложное умозаключение. Мы все остерегаемся клякс в рукописях. Я же считаю кляксу куда более простительной, нежели цветистый эпитет или ненужная метафора. Если бы моя шляпка была рассказом, я бы удалила с нее цветы, кружева, бант, оба перышка и третью заколку. Хорошо, что моя модистка не писатель, а то у меня на голове осталась бы бархатная ермолка и две булавки, прикрепляющие ее к волосам.
В обмен на бережливость я получаю от своей чернильницы персонажей, их взаимоотношения,
