Река течет через город. Американский рейс - Антти Туури
После обеда я позвонил в Финляндию. Дома сказали, что Кайсу пришлось ночью отправиться в Сейнайоки, роды начались на месяц раньше, чем рассчитывали. Я испугался и попросил номер телефона больницы, его долго искали, я нацарапал номер на краю газеты, лежавшей на телефонном столике; дома сказали, что там была большая суматоха из-за того, что Кайсу попала в больницу и никто не знал, как до меня можно дозвониться; весь день звонили во Флориду, но там к телефону никто не подходил. Я сказал, что нахожусь пока в Канаде, пообещал звонить, положил трубку, но тут же снова снял и позвонил в Сейнайоки. На коммутаторе в окружной больнице спросили, какой номер мне нужен, но я не знал этого. Думал, что мне нужно такое отделение, куда женщины идут, когда приходит время ребенку появиться на свет. Телефонистка предложила родильное отделение, я счел, что это годится. В родильном отделении ответила какая-то женщина, я назвал ей себя. Женщина спросила, родственник ли я Кайсу. Я сказал, что родственник — муж. Она спросила, насколько близкий родственник. Я рявкнул, что я законный муж Кайсу. Женщина рассердилась, велела мне научиться говорить по телефону корректно, у нее нет времени на умничанье по телефону, для этого она слишком высокооплачиваемый работник. Я сказал, что звоню из Канады, каждая минута разговора стоит мне три доллара, спросил ее, как дела у моей жены. Она сказала, что ребенок и мать чувствуют себя хорошо. Я спросил, какой еще ребенок. Женщина сказала, что мой или, в общем, ребенок, которого родила моя жена. Я попросил ее рассказать поточнее. Женщина объясняла мне, словно читала по бумаге: девочка, вес — два килограмма семьсот граммов, длина — сорок два сантиметра. Я спросил, могу ли поговорить с женой, медсестра пообещала отнести телефон к кровати Кайсу. Я ждал.
Когда Кайсу ответила, я поздравил ее. Я понял, что она рада моему звонку. Она принялась расспрашивать, где я был, что делал и что собираюсь делать. Я сказал, что сейчас разговор о делах на этом континенте может подождать, и просил ее рассказать о дочке. Кайсу старалась уверить меня, что все хорошо, хотя роды и были преждевременными, девочка родилась маленькой, но здоровенькой, а со временем вырастет, наберется сил и ума. Она решила вернуться в США сразу же, как только дитя будет в состоянии перенести путешествие и жара во Флориде спадет. Я прикинул, что ее приезда придется ждать до осени. Посетовал на столь долгую разлуку. Кайсу сказала, что в нашей разлуке не только она одна виновата, и для нее всегда был бы желанным мой приезд в Финляндию, если захочу взглянуть на жену и ребенка. Я не стал продолжать эту тему. Обещал, вернувшись во Флориду, позвонить оттуда. Кайсу спросила, откуда я звоню, и я рассказал ей о Канаде и о родственниках, обнаружившихся здесь. Прощались долго, никак не могли закончить разговор. Кайсу много раз повторяла, что в будущем у нас все пойдет хорошо, будем жить в полном согласии и ребенок доставит нам много радости. Она спросила, смогу ли я дождаться их приезда осенью. Я обещал потерпеть. С трудом закончили разговор, и я пошел в гостиную, где сидели остальные и пили кофе.
Тайсто спросил, что слышно дома. Я сказал, что один его знакомый стал отцом. Тайсто задумался, кто бы это мог быть. Мартта начала показывать принесенные мне фотографии, и нам пришлось рассматривать их. На одном снимке дед стоял возле своей новой машины, положив руку на зеркально блестящее крыло. Мартта помнила, когда эта машина была куплена и продана. Ильмари тоже помнил эту машину. Мы сидели, и пили кофе, и рассматривали фотографии так долго, что Тим принялся поторапливать пас идти в кабак на встречу с Тимо. Мартта требовала, чтобы ее отвезли домой на машине, она не останется с женой Тима коверкать английский язык.
В машине Тайсто еще спросил у меня, кто дома, на родине, обзавелся ребенком, но я заговорил о других вещах. С Марттой это было нетрудно.
16
Мартту мы оставили на Киттилянмяки перед ее домом. Я вылез из машины и попрощался с нею за руку. Она велела мне не забывать ее, навещать старуху — жену деда, которую живущие тут родственники совсем забыли. Она бы охотно рассказывала мне о жизни родственников. Я пообещал навестить ее, Мартта обрадовалась, неужто мы еще встретимся в этой жизни. Ильмари опустил боковое окошко и велел матери идти домой.
Я сел в машину, Мартта осталась стоять перед домом и махать. Я спросил у Ильмари, как вышло, что нам в Финляндию прислали вещи, оставшиеся от деда, хотя тут было так много наследников. Ильмари помнил, что после смерти деда пришел запрос из посольства, тогда-то и было отослано какое-то барахло; он спросил, хочу ли я снова рыться в наследстве. Я заверил его, что у меня не было такого намерения, по-моему, Мартта вправе пользоваться мебелью и хранить у себя фотоальбомы, а после смерти Мартты пусть Ильмари делает с этим что угодно. Квартиру, как я понял, Мартта снимала. Ильмари сказал, что общая сумма, уплаченная за наем квартиры за годы жизни деда и Мартты, во много раз больше стоимости самой квартиры, но уж таким был дед, не хотел вкладывать деньги ни в какую недвижимость: он думал, что когда-нибудь все-таки уедет отсюда. Я сказал, что, как бы там ни вышло, я приехал сюда не затем, чтобы оценивать имущество. Тим спросил, стоит ли им отправиться в Финляндию и попытаться заполучить там имущество деда, на которое, как он считал, было, по крайней мере у Ильмари и других прямых наследников, законное право. Я предложил им попытаться, но предупредил, что этим имуществом владеют сердитые мужчины, и ехать к ним требовать наследства, запасшись в дорогу
