Новое вино - Александр Сергеевич Вознесенский
Читать бесплатно Новое вино - Александр Сергеевич Вознесенский. Жанр: Русская классическая проза год 2004. Так же читаем полные версии (весь текст) онлайн без регистрации и SMS на сайте kniga-online.club или прочесть краткое содержание, предисловие (аннотацию), описание и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.
окно, пли под кровать... и долой твой красный дурацкий колпак, жалкий карлик-урод!.. Ты лжешь, ты лжешь: никогда я с тобой не примирялся!.. Тихонько, тихонько посижу перед сном. Подумаю... о Балыге. Нет, зачем я написал: о Балыге? Я встречу его как профессор, а не как гимназист. Сейчас лягу, только немного посижу, положив перо на бумагу... Да-да, как написано на заглавном листе: "Не точный, но более чем точный дневник"... Не точный... А я точности, точности хочу! Кажется, скребется мышь... скребутся двое: и дождь и мышь. Но мыши теплее, чем ему... Какая холодная постель! Отчего мне опять больно, больно, больно без конца... а это ты? Старый бог! Просишься ко мне? Но я призываю бухгалтера. Ты слышишь: двойное жалование предлагаю тебе! Только не уходи: будь вдумчив, расчетлив и точен. Тройное, -- но не покидай поста!.. А ты, старый бог, иди. Я лягу сейчас... Иди, не надо стонать... ах, эти вечные жалобы в углу и заплаканные глаза... Тра-та-та, тра-та-та, тра-та-та-та-та-та- та... 12. Полтора года, проведенные Чельцовым в стареньком ясном родительском доме, оздоровили тело Степана Михайловича и надолго омолодили душу. Исчезла надобность в вине, по неделям не видел Чельцов вокруг себя женщины, кроме матери и сестры, а то, что называли его в доме "Степочка", и отец, по-старому уверенный, что "мальчика надуют", не допускал его до разговоров с печником или с лавочником, а сам ходил торговаться или платить по счетам, -- настраивало сына на бодрый юношеский лад, по ночам дарило легкие вздымающие сны и постоянно овевало апрельскими струями неясных еще обещаний и реющих впереди надежд. Приехал Степан Михайлович в Луганск месяца на два, но пока отправляли в Харьков больную сестру, пока отремонтировали дряхлую пропыленную квартиру (только свой полутемный кабинетик старик Чельцов не позволил тронуть и иронически пофыркивал на светлые обои и другие новшества, украсившие остальные комнаты, потому что делалось это на степочкин счет), пока, незаметно для себя отдохнув, сбавил свою хворь и выпрямился отец, прошло лето, минула осень и забелела зима. В морозные зябкие дни так тепло и нутряным каким-то уютом уютно оказалось в тихом провинциальном доме, что Чельцов почувствовал глубокий творческий покой и надобность использовать его для написания романа. Здесь именно можно было осуществить тот вечно-мечтаемый молодыми писателями замысел о "большой вещи", который и в сознании Степана Михайловича тревожно ворочался уже давно. Обещанная "Северному издательству" повесть "Мой брат" расширилась в плане, в задачах, в картинах, начало романа, посланное в Москву, обольстило издателей, Чельцову обещана была аккуратная ежемесячная высылка денег, и работа сделалась степенной, упорной и точной. Вокруг была идиллия милых стариковских назиданий, веселых вечерних дров, сдобных маминых пирожков, и ничто не мешало мечте и перу вершить свой брачный оргиастический путь. Порою еще не остывала грудь от зноя раскаленной пустыни желаний, или дрожал взор над омутом черных океанских пропастей, готовых захлестнуть мысль героя, когда с боязливой лаской трогала дверную ручку чья-то рука и в щель мигали добрые ресницы: -- Второй раз, Степочка, разогреваем самовар... иди же скорее, голубчик! Так -- сверху тишайшим и бурливым в глуби -- потоком и проструились для Степана Михайловича семнадцать месяцев, когда роман в декабре оказался законченным, и Чельцов решил, что в начале января повезет его издательству в Москву. За все это время только три обстоятельства нарушили ровное движение дней и на малые сроки прерывали работу. Два из них были желанны и отдохновенны для Чельцова, а третье внесло в ласково-налаженную* жизнь Степана Михайловича вспышки раздражения и ненужную, досадную о себе- память. Желанны были два приезда Зиночки, один поздней осенью, месяца три спустя после разлуки ее с Чельцовым в Москве, другой летом, когда Степан Михайлович уверил родителей, что хочет побродить по дальним окрестностям недели две-три, а на самом-то деле прожил дней двадцать с Зиночкой в недалекой деревне над тонкой серебряной ленточкой реки. Здесь Зиночка, жадно вбирая в себя привольную жизнь, без каменной серости и без утюга, вдосталь отдохнула возле близкого и доброго к ней человека, много купалась, смеялась, гуляла, объедалась и уехала в Москву бело-розовая и полная, как колбасница Серикова, что па углу... Да и в городе, осенью, мальчишески-ловко устроились в первый приезд Зиночки Чельцов и она. У Степана Михайловича была знакомая барышня-библиотекарша, благоговевшая перед писателем-гостем. У нее-то в маленькой комнате при библиотеке и поселил Чельцов Зиночку на недельку, на которую отпросилась она в отъезд по семейным обстоятельствам у хозяйки своей прачечной госпожи Чебуровой. А барышне Степан Михайлович заявил, что приедет к нему "некто с тайным поручением из Москвы", почему библиотекарша свято берегла секрет Зиночкиных с ним свиданий, сама в жизнь приезжей не вмешивалась и других, любопытных, не допускала. Впрочем, подружилась она с Зиночкой на второй же день и, не касаясь цели ее приезда, разговаривала, бывало, с нею после вечерних уходов Чельцова, шепчась по ночам чуть не до зари, по-девичьи доверчиво и жадно... Пребывания Зиночки вносили каждый раз будящие напоминания о столице, с ее муравьями-наборщиками, очкастым строгим метранпажем и дрожащими типографскими машинами, поджидающими рукопись Степана Михайловича, чтобы сделать ее волнующей и надобной для людей книгой. Только большое и доброе в своих обетованиях приносилось с Зиночкой из столицы, оставляя забвенным громоздкое бесплодие огромного города и его человеческую муть, и потому, оставшись снова один, еще бодрее принимался Чельцов за работу и выбирал еще четче и ответственнее писательские мысли и слова. Зато терпкое чувство отслоилось в душе от приезда на родину жены присяжного поверенного Стоюнина, урожденной Макаровой,--это и было третье обстоятельство, прервавшее в мирном течении их трудовые луганские дни. Старик Макаров имел в городе лавку, где продавал варенье и соленье, домашним способом изготовляемые им. Дочь его Любочка была гимназисткой в ту пору, когда в гимназии учился и Степан Чельцов, но тогда числилась опа среди молодежи большой франтихой и кокеткой и скромного мальчика не примечала никогда. Вышла она замуж за луганского же студента Стоюнина, однокашника Степана Михайловича, и уехала с мужем в Москву. Когда Чельцов начал с успехом печатать рассказы свои и имя его побежало по газетным заметкам и журнальным статьям, Любочка Стоюнина, уже женщина лет под тридцать, имевшая двоих детей, восторженно вспомнила, что входящий в моду писатель -- их земляк и к тому же гимназический товарищ мужа. Она заставила супруга своего немедля разыскать Чельцова и привести его в дом. С первого же визита Степана Михайловича к Любочке ощутилось, что нити