Тоннель - Яна Михайловна Вагнер
— Маааам! Мама!
Чуть в стороне от трех старших сердитых Патриотов стоял румяный шестилетка — безмятежный, несонный и даже веселый, — и с видимым удовольствием ковырялся в носу. Возле заднего колеса УАЗа желтела маленькая лужица — свидетельство его неожиданного и тем более замечательного превосходства над сестрой.
— Пошли, — сказала Ася и взяла розовую девочку за пухлое запястье, перетянутое тремя тугими бисерными нитками. — Ну чего ты, пойдем. Там в конце никого нету, никто не увидит.
Девочка вырвала руку, спрятала за спину и замотала головой. Щеки у нее пылали, совсем как у ее отца, нижняя губа была упрямо выпячена.
— Ага, не увидит, — сказала она, — а если кто-нибудь придет!
— Не придет, — сказала Ася. — Я покараулю. А потом ты меня. Давай?
— А я с вами пойду, — сказала жена-Патриот. — Мне тоже надо.
И взяла дочь за вторую руку.
— Да мы все пойдем, — сказала Ася и хлопнула ладонью по гулкому борту УАЗа — раз, другой.
— Полегче, — сказал Патриот.
Она задрала голову и крикнула:
— Эй! В туалет нужно кому-нибудь?
— Ась, — начал Митя.
— Эй! — еще раз крикнула Ася и постучалась в Пежо, обошла УАЗ, и стукнула пару раз по капоту черного Порше Кайен, и пошла вдоль ряда, мимо притихшей Тойоты и красного кабриолета.
— Ась! — повторил Митя, который сразу, конечно, вспомнил про сбежавшего человека в наручниках, который прячется бог знает где, и одному только богу и, может, еще капитану известно, что он все-таки натворил и насколько опасен. — Это далеко, Ася, ну куда вы пойдете одни?
Не оборачиваясь, она задрала над головой средний палец. Дверцы захлопали, женщины выходили из машин, маленькая группа постепенно росла.
— Дочка твоя? — спросил Патриот, тоже потерявший женскую половину своего семейства. — Ты пороть ее не пробовал?
Митя вздохнул и пошел догонять женщин.
В эту самую минуту к своему патрульному автомобилю возвратился наконец окончательно рассвирепевший капитан. Юного своего подчиненного он по пути не встретил, зато в полной мере испытал магический эффект полицейской формы, из-за которого четверть часа пути от проклятого Майбаха растянулись у него почти вдвое. Всю дорогу висли на нем какие-то люди, которые задавали ему вопросы, требовали, жаловались и угрожали. Намекали на последствия, предъявляли разные срочные обстоятельства и настаивали, чтобы им сейчас же, немедленно выдали справку, которую можно будет предъявить на работе, на вокзале и в аэропорту, и чтобы справка эта была непременно с печатью. Один раз ему даже предложили денег, если он сумеет все-таки как-то незаметно приоткрыть ворота, нешироко и совсем ненадолго, и выпустить наружу одного, только одного человека, можно даже без машины. Все эти душные разговоры, сбежавший арестованный, за которого вместо повышения теперь вырвут ноги, полоумный дед в Мерседесе со своей телегой про хаос, контроль и план, адская липкая жара и похмелье, неожиданное и позорное, от сраных каких-то ста граммов виски переплелись и сбились в один пакостный тяжкий колтун и выбора капитану не оставили. Он сел в свое продавленное кресло, включил передатчик и недолго, мстительно послушал мертвое шипение и хруст, а после откинул спинку сиденья, скрестил руки на груди и закрыл глаза.
В маленькой голубой машине мама-Пежо посмотрела вслед удаляющейся женской компании и снова повернулась к сыну. Мальчик спать и не думал, он висел на своих перекрещенных ремнях и заштриховывал новый лист блокнота. Картон прогибался, карандаш скрипел. Она развинтила термос, налила немного мятного чая в синюю пластиковую чашку, сделала крошечный глоток и стала считать, беззвучно шевеля губами, потом попробовала еще раз и наконец протянула сыну. Не отрываясь от своего рисунка, он отпил немного, сморщил лицо и замотал головой. Левая рука его дернулась, перевернула чашку и ударила мать по лицу.
— Остыло же, — сказала она. — Не горячо, правда не горячо. Ну хочешь, еще подождем?
Она протерла чашку салфеткой, налила следующую порцию и снова начала считать. След от удара у нее на щеке, сначала яркий, уже понемногу бледнел. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 02:15
Когда машины наконец кончились, вокруг сразу стало очень тихо. Шаги и голоса зазвучали гулко, как в музее или в церкви.
— Какое криповое место все-таки, — сказала нимфа-Кабриолет. — Главное, сто раз уже тут ездила, только щас поняла. Там вода же наверху, да?
И две с лишним дюжины женщин разом невольно посмотрели вверх. Все выглядело как обычно: свод тоннеля был сухой и крепкий, крутились воздушные пушки, горели желтые лампы на потолке, — но прочность этой толстой каменной трубы теперь и правда больше не казалась безусловной.
— Ненавижу тоннели, — сказала незнакомая пассажирка Вольво-универсала, который они миновали одним из последних. — Лучше б мост здесь построили.
— А вдруг и правда что-то случилось? — спросила младшая женщина-Кайен. — Что-то плохое.
— Ну что, что там может случиться, — быстро сказала жена-Патриот и прижала покрепче свою розовую дочь. — Просто сломалось у них там что-то. Починят, и поедем домой, да?
— Давайте не будем далеко заходить, — сказала пожилая владелица серого Лендровера. — Там мотоцикл этот скоро будет, не хочу еще раз смотреть.
— Не, тут я точно не могу, — сказала нимфа. — Давайте чуть-чуть еще хотя бы, зачем светить-то при всех.
Ася посмотрела назад и увидела последние ряды автомобилей, до которых действительно было недалеко, метров сто с небольшим. А чуть ближе, метрах в пятидесяти — папу, который все-таки шел сзади, не пытался догнать, но и не отставал. За все время, пока они шагали вдоль рядов шумной растущей группой, пока весело стучали в запотевшие стекла, она не обернулась ни разу, правда вообще не думала, идет ли он следом, потому что это было неважно — их было много, и людей вокруг было много, и тесно стоящих машин. А здесь, в этом пустом и гулком пространстве, похожем на закрытый на ночь аэропорт, все стало иначе, и ей показалось вдруг, что стоит сделать еще десяток-другой шагов, свернуть по бетонной трубе, и все позади исчезнет — и машины, и люди, останется только асфальт, три километра чистого сухого асфальта. И вернуться в то, предыдущее место станет уже нельзя, если на полпути между пустотой и непустотой не будет хотя бы одного человека.
Она чуть отстала, подняла руку и помахала ему: всё, стой. И он сразу остановился и повернулся спиной.
— Всё, давайте здесь, отсюда не видно уже, — сказала она, и расстегнула джинсы, и первая присела у стены.
Назад они почти побежали — молча, с одинаковым облегчением, как будто все двадцать восемь взрослых женщин и две девочки-подростка, свернув за угол, на секунду провалились в один и тот же пугающий сон. Увидели общий вязкий кошмар, и, чтобы стряхнуть его и снова начать разговаривать, пустоту сначала нужно было оставить позади.
Дождавшись, пока их шаги окончательно стихнут, человек в наручниках выбрался из-за лежащего на боку мотоцикла, встал на колени рядом с опрокинутым на спину ездоком и продолжил стаскивать с него куртку. Скованные руки сильно ему мешали. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 05:49
Измученный светловолосый лейтенант зацепился кобурой за чье-то боковое зеркало, остановился и открыл глаза. Он не спал уже почти сутки, за четыре часа не выпил ни глотка воды, прошагал длинную бетонную трубу насквозь трижды,
