Сексуальная жизнь наших предков - Бьянка Питцорно
В юности сам он тоже много поездил и, как болтали злые языки в Доноре, неплохо поразвлёкся. Но применительно к внучкам донны Ады Бертран-Феррелл злые языки этот глагол использовать опасались.
В конце 50-х (вспоминала Ада-младшая, откинувшись на спинку кресла в самолёте) всякий раз, когда бабушка считала, что за её внучками слишком уж увивается кто-то из ровесников, она негодующе ворчала:
– Ох уж эти мальчишки! Все знают, им только и нужно что поразвлечься.
Девушки, конечно, считали, что она просто завидует: ведь у Ады с Лауреттой кавалеров было пруд пруди (во всяком случае, сами они так думали). Однако Ада, переживавшая тогда самый свой бунтарский период, не могла не возмущаться:
– И что плохого? Сами-то, бабуля, небось, тоже развлекались, а?
Бабушка только молча поджимала губы и закатывала глаза. Даже на пощёчину больше не решалась, после того как из-за единственной оплеухи пятнадцатилетняя внучка сбежала из дома и два дня пряталась у любимой учительницы греческого. Но об этом бабушка узнала только после её возвращения. А той бесконечно долгой, полной ужасов ночью она испытывала адские муки, думая, что Ада сейчас подвергается тысячам опасностей, погружается в пучину порока, лежит мёртвой или, ещё того хуже, обесчещенной на тёмной обочине шоссе, где с тех пор, как эта бестолковая дамочка, невесть как пролезшая в сенат, ни за что ни про что позакрывала дома терпимости[22], околачиваются падшие женщины.
Даже на совет пасынка она не могла рассчитывать: Танкреди пришлось срочно уехать в Тоскану, где в маленькой деревеньке под Казентино внезапно скончался его друг и коллега Лудовико Колонна. Что до Лауретты, то она просто закрылась в своей комнате и отказывалась что-либо обсуждать.
Карабинерам донна Ада рассказывать об исчезновении девчонки не стала – боялась скандала. Да и духовник советовал не горячиться и подождать пару дней: «Смотри, как бы из-за одной оплеухи не испортить внучке репутацию на всю жизнь. Она – девушка серьёзная и способна сама о себе позаботиться. В конце концов, пойдёт к какой-нибудь подруге».
Да, дон Мугони хорошо её знал. Тогда Ада (Адита, как звали её дома, чтобы не путать с донной Адой) ещё не была готова взбрыкнуть, да и в следующие несколько лет бунтовала больше на словах, чем на деле. Но уж на словах бабушке ханжества не спускала.
– Так чего же мужчины должны от нас хотеть? Скуки? – настаивала она.
– Да заткнись ты уже! – шипела Лауретта, которая в те годы столь же безудержно развлекалась с мужчинами, но перед бабушкой старательно играла роль недотроги.
Ада так и не смогла понять, почему кузина изменила себе и теперь, на пороге сорокалетия, стоило только вспомнить их былые вакханалии, с негодованием в голосе заявляла:
– Когда это? Я всегда была девушкой серьёзной.
Образцовая внучка донны Ады Бертран-Феррелл, надо же. Бабушка заменила обеим мать, когда их родители, все четверо, погибли во время бомбардировки: Адины – вместе, в подвале собственного дома, куда спрятались, услышав сигнал воздушной тревоги, отец Лауретты – в больнице, куда бросился помогать первым раненым (после войны на фасаде даже установили табличку в память о героической жертве доктора Ланди). А мать... все в семье знали, что Инес, младшую из Бертран-Ферреллов, нашли в загородном доме зажиточного фермера, в постели его старшего сына, раздавленную вместе с ним рухнувшей балкой. Но говорить о таком не стоило. Ада не знала, в каком возрасте кузина это узнала: между собой сироты подобные темы не поднимали. Ей самой по секрету рассказала в пятом классе соседка по парте, чтобы объяснить, почему её мать не хочет принимать кузину в своём доме. Аду – сколько угодно, но Лауретту, дочь погибшей прямо во время совершения смертного греха развратницы, – нет. Яблочко от яблони, знаете ли...
Лауретта тогда была уже во втором классе средней школы и частенько тиранила её, выдумывая тысячи мелких пакостей, но Аде ни разу не пришло в голову злоупотребить этой тайной, чтобы отыграться на сестре. Лишь иногда, просыпаясь посреди ночи от боя часов, гулким эхом разносившегося в лестничном пролёте, она гадала, знает ли о случившемся бабушка Ада, столь высоко ценившая женскую добродетель. Мать Лауретты была ей дочерью, а не невесткой, как мать Ады, о чрезмерной лени и расточительности которой бабушка не раз сокрушалась.
15
А вот дядя Танкреди точно обо всем знал, хотя и не имел привычки кого бы то ни было осуждать. Пожалуй, он был человеком с самими широкими взглядами, самым снисходительным и добродушным из всех, кого Ада когда-либо встречала, при этом ни в коем случае не безразличным. Те, кто ему нравился, всегда могли на него рассчитывать: дядя участвовал в любом предприятии, поддерживал друзей-знакомых морально, а когда мог, и материально, не скупился на дельные советы, никогда никого не критикуя и не обвиняя. Медсестры в больнице, где он работал главным хирургом, души в нём не чаяли. Как, впрочем, и пациентки – те синьоры, не важно, богатые или бедные, которые, будучи беременными или в надежде ими стать, тайком посещали кабинет
