Николай Лейкин - Актеры-любители
XXI
Въ матеріальномъ отношеніи спектакль. удался, какъ нельзя лучше. Зрительная зала была переполнена. Исполнители ѣздили по знакомымъ и продавали билеты съ рукъ. Незнакомыхъ съ кѣмъ-либо изъ актеровъ въ залѣ почти не было, а потому понятное дѣло, что зрители не скупились на апплодисменты. Въ особенности усердствовали банковскіе служащіе. Они каждаго исполнителя принимали при выходѣ его на сцену и сопровождали при уходѣ со сцены громомъ рукоплесканій. Корневъ и Конинъ, кромѣ:того, посадили въ заднихъ рядахъ стульевъ своихъ артельщиковъ. Вызовамъ не было конца. Въ первыхъ рядахъ сидѣли родственники исполнителей и были какъ-бы застрѣльщиками въ дѣлѣ апплодисментовъ. Весь мукосѣевскій любительскій кружокъ былъ въ сборѣ, но апплодировалъ только Корневу, какъ одному изъ членовъ своею кружка. Игралъ Корневъ дѣйствительно недурно, да и вообще пьеса «Что имѣемъ не хранимъ», гдѣ онъ участвовалъ, прошла глаже другихъ пьесъ. Она шла въ концѣ спектакля. При поднятіи занавѣса Дарья Терентьевна, сидѣвшая въ первомъ ряду, между мужемъ и молодой Мукосѣевой, актрисой-премьершей мукосѣевскаго кружка, и негодовавшая вмѣстѣ съ ней за то, что Кринкиной въ пьесѣ «Бѣлая камелія» былъ поднесенъ букетъ, несказанно удивилась, когда въ оркестръ былъ поданъ второй букетъ, еще большихъ размѣровъ чѣмъ первый.
— Это кому еще? Неужели вотъ этой толстой старухѣ? кивнула она на актрису, исполнявшую роль Матрены Марковны?
— Не знаю ужъ право, отвѣчала Мукосѣева. — А впрочемъ, можетъ быть, и вашей дочери.
— Любѣ? Кто ей поднесетъ букетъ! Какая она актриса! Ее въ первый разъ и на сценѣ-то видятъ.
— Да вѣдь здѣсь подносятъ знакомые.
— А у Любы и знакомыхъ-то нѣтъ. Мы да Корневъ. Мы не станемъ подносить, потому что не только поощрять не хотимъ ее, но даже подумываемъ вовсе запретить ей играть въ спектакляхъ.
— Отчего? Это очень милое удовольствіе. Я-же вѣдь играю.
— Вы и она! Вы дама и играете всегда вмѣстѣ съ мужемъ, а она дѣвица. На дѣвушку, знаете, всегда какъ-то странно смотрятъ, когда она появляется на сценѣ. И наконецъ, какое это общество! Вашъ кружокъ и здѣшній! Развѣ есть какое-нибудь сравненіе? Только что Корневъ развѣ, а то всѣ актеры кто съ бора, кто съ сосенокъ: какіе-то банковскіе чиновники, какой-то адвокатикъ, шляющійся по мировымъ судьямъ. Вотъ ваше общество — это дѣло другое.
— Хотите, такъ мы съ удовольствіемъ примемъ вашу дочь играть въ наше общество, предложила Мукосѣева.
— Очень вамъ благодарна за нее, но, знаете, ей послѣ этого спектакля надо подольше посидѣть дома. И такъ ужъ она двѣ недѣли подъ рядъ каждый вечеръ то на репетиціи, то на чтеніи пьесъ, — отвѣчала Дарья Терентьевна. — Ужъ развѣ мѣсяца черезъ два-три, тамъ какъ-нибудь на святкахъ…
— Смотрите, смотрите… Букетъ-то вѣдь въ самомъ дѣлѣ для вашей дочери… — перебила ее Мукосѣева. — Ежели-бы подносить его этой комической старухѣ, то нужно было-бы подносить сейчасъ, потому сейчасъ было у ней лучшее мѣсто въ роли, ее вызывали четыре раза, а букета все-таки не поднесли.
— Поднесутъ. Вотъ еще будутъ вызывать и поднесутъ.
— Да нѣтъ-же, нѣтъ. Погодите, я сейчасъ скажу мужу, чтобы онъ спросилъ въ оркестрѣ, кому приготовлеить этотъ букетъ.
Мукосѣева шепнула что-то сидѣвшему съ ней рядомъ въ первомъ ряду мужу; тотъ приподнялся со стула и наклонился въ оркестръ, заговоривъ съ музыкантомъ. Черезъ минуту онъ опять сѣлъ: на свое мѣсто и, потянувшись къ Дарьѣ Терентьевнѣ черезъ свою жену, сказалъ:
— Букетъ для вашей дочери. Сейчасъ ей будутъ подносить.
— Батюшки! Да кто-же это такой ей подноситъ? вся вспыхнула Дарья Терентьевна.
— Должно быть ужъ есть человѣкъ, улыбнулась Мукосѣева.
— Увѣряю васъ, только не мы.
— Да я и не думаю, что вы, но интересующійся ею человѣчекъ все-таки, стало быть, есть.
— Андрей Иванычъ, ты знаешь, букетъ-то вѣдь будутъ Любѣ подносить, шепнула Дарья Терентьевна мужу.
— Да что ты!
Но въ это время во всѣхъ рядахъ заапплодировали Любѣ и букетъ потянулся на сцену, подаваемый капельмейстеромъ. Капельмейстеръ далъ Любѣ уйти и когда она вновь вышла на сцену, вызываемая усиленными апплодисментами, протянулъ ей букетъ. Люба смѣшалась и не брала букетъ. Къ рампѣ подскочилъ Конинъ и, принявъ отъ капельмейстера букетъ, передалъ его Любѣ. Театръ дрожалъ отъ рукоплесканій. Банковскіе чиновники просто неистовствовали. Люба кланялась и уходила со сцены. Вызовы слѣдовали одинъ за другимъ. Дарья Терентьевна смотрѣла на дочь и умилилась, до слезъ.
— Господи! Да кто-же это ей?.. спрашивала она взглядывая на мужа..-:Неужели Корневъ?
Андрей Иванычъ тоже былъ пораженъ и твердилъ:
— Не знаю, матушка, не знаю. Я съ тобой сижу, такъ почемъ-же мнѣ-то знать!
«Или Плосковъ»? задала себѣ мысленно вопросъ Дарья Терентьевна и тутъ-же рѣшила: «да нѣтъ, откуда ему, изъ-какихъ средствъ? Вѣдь такой букетъ больше пятидесяти рублей стоитъ».
А вызовы между тѣмъ продолжались.
Но вотъ спектакль конченъ. Дарья Терентьевна спѣшитъ въ женскую уборную. Въ кулисахъ она встрѣчаетъ дочь, окруженную исполнителями. Тутъ-же и Плосковъ съ букетомъ въ рукахъ., Дарья Терентьевна поцѣловала дочь и сказала:
— Поздравляю, поздравляю. Хорошо сыграла… Но кто тебѣ поднесъ этотъ букетъ?
— Право не знаю, мамаша, отвѣчала Люба, взглянувъ на Плоскова.
— Ну, иди раздѣваться, иди да смажь съ себя скорѣй эту краску, а то лицо оперхнетъ.
Люба отправилась въ уборную. Дарья Терентьевна послѣдовала за ней. Тамъ раздѣвалась только комическая старуха Табанина. Дарья Терентьевна опять приступила къ дочери съ вопросомъ, кто поднесъ букетъ.
— А вотъ сейчасъ посмотримъ. Здѣсь въ букетѣ есть карточка. Я еще давеча ее видѣла, сказала Люба и, вынувъ изъ букета визитную карточку, подала ее матери.
— Да читай сама, матка. Ты знаешь, я: безъ очковъ плохо вижу.
— Плосковъ — вотъ кто.
Дарья Терентьевна съ улыбкой покачала головой и сказала:
— Охъ, хитрый пролазъ! Ну, да все-таки спасибо ему.
— Вы ужъ, Бога ради, хоть сегодня-то при прощаньи не смотрите на него звѣремъ, шепнула Люба матери.
— Зачѣмъ звѣремъ смотрѣть? Я даже поблагодарю его.
— Ну, то-то.
Въ двери уборной раздался легкій стукъ и голосъ Андрея Иваныча спрашивалъ:
— Жена! Люба! Скоро вы выйдете?
Дарья Терентьевна тотчасъ-же вышла къ нему.
— Можешь ты думать, вѣдь букетъ-то нахалъ Плосковъ поднесъ.
— Представь себѣ, я сейчасъ-же догадался. Это онъ въ благодарность за мою протекцію. А только какой-же онъ нахалъ? Просто человѣкъ хотѣлъ сдѣлать пріятное и Любѣ и намъ. Гдѣ онъ? Надо будетъ поблагодарить его.
— Только ты, пожалуста, не очень, а то онъ и не вѣдь что о себѣ возмечтаетъ.
А Плосковъ былъ ужъ тутъ какъ тутъ. Не прошло и минуты, какъ онъ вышелъ изъ кулисы. Битковы подошли къ нему и поблагодарили его.
— Душевно радъ, что могъ угодить, расшаркивался Плосковъ и взасосъ поцѣловалъ руку у Дарьи Терентьенны. — Ну, а какъ-же насчетъ кота? спросилъ онъ. — Прислать вамъ его? Котъ-то ужъ очень хорошій. Хозяева его уѣзжаютъ изъ Петербурга, не хотятъ его отдать кому-нибудь и просили меня отыскать такой домъ, гдѣ-бы его любили.
— Да ужъ возьмемъ, возьмемъ, сказалъ Андрей Ивановичъ.
— Ну, пожалуй, пришлите его, прибавила Дарья Терентьевна.
— Зачѣмъ присылать? Почту за особенное удовольствіе самъ собственоручно доставить его вамъ, отвѣчала Плосковъ и раскланялся.
Вскорѣ Люба переодѣлась и Битковы отправились домой.
XXII
Спектакль, въ которомъ участвовала Люба, присутствіе на спектаклѣ богачей Мукосѣевыхъ и приглашеніе Мукосѣевыми Любы въ свой актерскій любительскій кружокъ, произвелъ на Дарью Терентьевну пріятное впечатлѣніе, такъ что она перестала ворчать на Любу за ея участіе въ спектаклѣ. Также ей очень понравилось, что Любѣ былъ поднесенъ букетъ Плосковымъ, хотя о самомъ виновникѣ этого поднесенія она старалась не разговаривать. Приглашеніе Любы въ мукосѣевскій кружокъ было сдѣлано Мукосѣевой черезъ Дарью Терентьевну и Дарья Терентьевна на другой-же день не замедлила сообщить объ этомъ Любѣ, прибавивъ:
— Съ банковскими чиновниками ты уже теперь покончишь играть, а вотъ въ мукосѣевскомъ кружкѣ я тебѣ дозволю сыграть одинъ разикъ на Святкахъ. Такъ я и Мукосѣевой сказала.
Спектакль былъ въ воскресенье, а во вторникъ къ вечеру Дарья Терентьевна получила на свое имя довольно объемистый конвертъ. Въ конвертѣ былъ номеръ газеты и при ней карточка Плоскова. Газета была свернута такъ, что ярко бросалось въ глаза что-то обведенное краснымъ карандашомъ. Это была рецензія о спектаклѣ. Конвертъ былъ распечатанъ въ присутствіи Любы. Люба тотчасъ-же схватила газету и, вся вспыхнувъ, съ разгорѣвшимися щеками прочла рецензію. Разумѣется, рецензія была переполнена похвалами участвующимъ. Только про гимназиста Дышлова было сказано, что онъ былъ не на мѣстѣ и мѣшалъ ансамблю, да и про Корнева, что онъ въ нѣкоторыхъ сценахъ черезъ-чуръ утрировалъ комизмъ. Обведенныя-же строки краснымъ карандашомъ гласили слѣдующее:
