Николай Лейкин - Актеры-любители

— Да, разумѣется, я не бранію его. За что бранить искательнаго любезнаго человѣка? А только скажу, что тебѣ не слѣдуетъ съ нимъ кокетничать.

— Да развѣ я съ нимъ кокетничаю?

Голосъ Любы еще болѣе дрогнулъ, Андрей Ивавычъ приподнялся на локтѣ и еще пристальнѣе взглянулъ на дочь.

— Ты что это такъ… Какъ будто ни въ тѣхъ, въ сѣхъ?.. произнесъ онъ. — Посмотри мнѣ прямо въ глаза.

Люба потупилась.

— Мнѣ, папенька; его жалко. Почемъ знать…

Она не договорила. Отецъ спустилъ ноги съ дивана и сѣлъ…

— Эге! протянулъ онъ. — Да ты никакъ и въ самомъ дѣлѣ?..

Онъ тоже не договорилъ.

— Нѣтъ, я, папочка, ничего, но мнѣ знать хочется… чтобы вы сдѣлали, ежели-бы Плосковъ ко мнѣ посватался? — нѣсколько смѣлѣе спросила Люба.

Отецъ поднялся съ дивана и заходилъ по кабинету, усиленно пыхтя сигарой. Люба продолжала сидѣть потупившись.

— Да у тебя развѣ ужъ былъ съ нимъ какой-нибудь разговоръ объ этомъ? — спросилъ онъ наконецъ.

— Былъ… — чуть слышно прошептала Люба.

— И тебѣ онъ нравится?

— Нравится.

— Вотъ ужъ этого я не ожидалъ такъ скоро! — возвысилъ голосъ Андрей Иванычъ, продолжая ходить по кабинету.

— Да вѣдь ужъ я, папенька, съ нимъ давно знакома, я еще лѣтомъ съ нимъ очень часто видалась въ Озеркахъ на музыкѣ. Онъ подходилъ къ намъ сколько разъ и маменька тогда ничего… Я, папенька съ нимъ на каждомъ танцовальномъ вечерѣ въ вокзалѣ по нѣскольку разъ танцовала. Мазурку танцовала… Одно только, что лѣтомъ онъ не бывалъ у насъ въ домѣ…

Андрей Иванычъ слушалъ и соображалъ. Черезъ нѣсколько времени онъ произнесъ:

— Нѣтъ, Люба, не того… Нѣтъ, надо погодить.

— То есть, что это значитъ: погодить? спросила она.

— Ты сама знаешь что… Надо погодить… Можетъ быть, найдется кто-нибудь и повиднѣе… Я: не отказываю тебѣ въ конецъ, но надо погодить. Плосковъ не уйдеть. Ежели не найдется другаго, то… Но…

Андрей Ивановичъ путался въ рѣчи. Признаніе Любы для него было неожиданностью.

— Вѣдь ты привыкла къ роскоши. Ну, посуди сама, какъ онъ тебя будетъ содержать на свое жалованье? продолжалъ Андрей Иванычъ. — Вѣдь, это, это…

— Возьмите его къ себѣ въ контору бухгалтеромъ. Вѣдь у васъ бухгалтеръ Михаилъ Семенычъ четыре тысячи получаетъ, такъ вотъ на мѣсто Михаила Семеныча…

— Нѣтъ, Люба, ты Богъ знаетъ, что говоришь. Такъ нельзя… Надо подождать… Ты покуда выброси все это изъ головы, честью тебя прошу, выброси изъ головы…

Люба заплакала.

Въ это самое время въ прихожей раздался звонокъ. Черезъ нѣсколько времени; въ кабинетъ заглянула горничная и сказала:

— Барышня, вы здѣсь? А я васъ ищу, ищу… Тамъ господинъ Плосковъ кота мамашѣ привезли, но мамаша ваша отдохнуть легли. Какъ прикажете: потревожить мамашу или подождать, а вы выйдете къ господину Плоскову?

Люба быстро отирала слезы платкомъ и молчала.

— Сейчасъ мы вмѣстѣ выйдемъ. Попроси господина Плоскова въ гостиную, отвѣчалъ за нее Андрей Иванычъ.

— Да они ужъ и такъ въ гостиной, отвѣчала горничная, уходя изъ кабинета.

Андрей Иванычъ подошелъ къ дочери и поцѣловалъ ее въ голову.

— Ну, поди къ себѣ, умойся послѣ слезъ и потомъ выходи въ гостиную. Я тамъ буду, сказалъ онъ дочери ласково и прибавилъ:- Вотъ ужъ не кстати, такъ не кстати пожаловалъ этотъ Плосковъ съ своимъ котомъ!.. Да вотъ еще что… Скажи матери, чтобы она вышла въ гостиную. Вѣдь котъ-то для нея принесенъ.

Андрей Иванычъ крякнулъ, взглянулъ на себя въ зеркало, сдѣлалъ спокойное лицо, обдернулъ домашній пиджакъ и вышелъ изъ кабинета.

XXIV

Плосковъ привезъ кота въ корзинкѣ. Вынувъ его изъ корзинки еще въ передней, онъ внесъ его въ гостиную и, посадивъ рядомъ съ собой на стулъ, началъ гладить въ ожиданіи прихода хозяевъ, но котъ, видя незнакомую ему обстановку, соскочилъ со стула и запрятался подъ диванъ. Плосковъ началъ вызывать кота изъ-подъ дивана, шепча «кисъ-кисъ-кисъ». Котъ не выходилъ. Плосковъ опустился на колѣна и полѣзъ доставать кота изъ-подъ дивана. Въ такомъ положеніи засталъ Плоскова вошедшій въ гостиную Андрей Иванычъ.

— Что это вы? Что это вы? заговорилъ Андрей Иванычъ при видѣ ползающаго по полу Плоскова.

— Виноватъ-съ… вскочилъ съ пола Плосковъ. Котъ ушелъ подъ диванъ, а я хотѣлъ Дарьѣ Терентьевнѣ собственноручно его поднести. Мое почтеніе, многоуважаемый Андрей Иванычъ.

— Здравствуйте, здравствуйте, батенька, но только напрасно вы сами подъ диванъ лазали. Сейчасъ я скажу человѣку и онъ вытащитъ кота.

Андрей Иванычъ позвонилъ, а самъ косился на Плоскова. Плосковъ пріѣхалъ запросто, вечеромъ, а между тѣмъ былъ во фракѣ и въ бѣломъ галстукѣ.

«Ужъ не хочетъ-ли онъ сегодня предложеніе дѣлать и просить руки Любы, что въ такомъ парадѣ? мелькнуло у него въ головѣ. — Но что я скажу ему? Вѣдь нельзя-же Любу выдавать за него».

Кота вытащили изъ-подъ дивана. Плосковъ взялъ его уже на руки и не выпускалъ изъ рукъ. Котъ былъ дѣйствительно большой, черный съ бѣлыми лапками и бѣлой мордой. Андрей Иванычъ взглянулъ на кота и сказалъ:

— Ахъ, черный котъ-то? А вы сказали намъ тогда, что сѣрый, сибирскій.

Плосковъ смѣшался.

— Да… Но я, изволите-ли видѣть, не подробно распросилъ… Это котъ однихъ моихъ знакомыхъ… заговорилъ онъ. — Они уѣзжаютъ изъ Петербурга и просили меня передать его въ хорошія руки.

Въ гостиную вошла Даръя Терентьевна. Плосковъ бросился къ ней.

— Вотъ-съ, позвольте вамъ преподнести обѣщаннаго звѣря, Дарья Терентьевна, пробормоталъ онъ, подавая ей кота.

— Черный? въ свою очередь воскликнула Дарья Терентьевна. — А вы говорили намъ, что сѣрый, сибирскій. Къ чернымъ-то я особеннаго пристрастія не имѣю.

Плоскову пришлось опять оправдываться.

— Простите ужъ. Просто это вышло по недоразумѣнію. Я не вполнѣ справился у моихъ знакомыхъ. Мнѣ помнилось, что они говорили о сѣромъ котѣ, а котъ онъ оказался чернымъ, заговорилъ онъ.

— Черные никогда не бываютъ добродушными.

Дарья Терентьевна, однако, взяла на руки кота и принялась его гладить.

— Вы говорили, что онъ лапку даетъ и служитъ? спрашивала она и стала просить у кота лапку, но тотъ не давалъ.

— Да мнѣ говорили, что онъ и лапку подаетъ и служитъ, но теперь онъ, очевидно, будетъ дичиться въ чужомъ домѣ и его не скоро заставишь.

Плосковъ искалъ глазами Любу, но Люба не выходила. Разговоръ у него съ отцомъ и матерью Любы не клеился, да и не о чемъ было говорить. Дарья Терентьевна все-таки поблагодарила его за кота, поблагодарила и за хвалебную рецензію объ игрѣ Любы въ спектаклѣ.

— Я не знала, что вы пишите, сказала она.

— Пишу-съ. Это даетъ мнѣ нѣкоторую заработку, которая служитъ подспорьемъ, отвѣчалъ Плосковъ.

— Конечно вамъ спасибо, но все-таки не слѣдовало такъ расхваливать дѣвушку. Вѣдь это можетъ ей окончательно голову вскружить, прибавилъ Андрей Иванычъ. — Ну, какая она актриса!

— Съ дарованіемъ-съ, съ большимъ дарованіемъ…. Этого никто не отрицаетъ. Я отдалъ ей только должную дань и нисколько не преувеличивалъ, проговорилъ Плосковъ и, обрадовавшись, что рѣчь идетъ о Любѣ, спросилъ: — а гдѣ-же Любовь Андревна? Ее нѣтъ дома?

— Дома, дома… Но не знаю, что она не выходитъ. Вѣрно она въ своей комнатѣ. Не знаю, сказали-ли ей объ васъ. Сейчасъ я ее позову.

Андрей Иванычъ поднялся со стула и направился къ Любѣ, дабы посмотрѣть, достаточно-ли она успокоилась отъ слезъ, дабы выйти къ Плоскову, но на порогѣ изъ гостиной въ другую комнату встрѣтился съ Любой. Глаза ея были еще красны и Плосковъ, поздоровавшись съ ней, сразу замѣтилъ, что она плакала.

— Здоровы-ли вы, Любовь Андреевна? На мой взглядъ, вамъ что-то не по себѣ? спросилъ Плосковъ Любу.

— Да… У меня что-то голова болитъ. Съ утра болитъ, отвѣчала та и погладила кота, прибавивъ:- Я думаю, наши-то коты его бить будутъ.

Разговоръ не клеился. Поговорили о о котѣ и умолкли. Плоскову приходилось попрощаться и уходить, но онъ поднялся со стула и приложилъ руку жъ груди. Лицо его было блѣдно и покрыто красными пятнами. Съ дрожаніемъ въ голосѣ онъ произнесъ:

— Многоуважаемые Андрей Иванычъ и Дарья Терентьевна, я рѣшаюсь на отчаянный подивгъ, хотя и въ смутной надеждѣ на успѣхъ. Я люблю вашу дочь Любовь Андреевну и прошу у васъ ея руки. Я… Я… И она тоже… Мы любимъ другъ друга взаимно.

Онъ опустился на одно колѣно. Дарья Терентьевна ахнула. Люба сидѣла потупившись, Андрей Иванычъ быстро вскочилъ со стула и бросился поднимать ІІлоскова.

— Полноте, полноте… Что вы! заговорилъ онъ, стараясь припомнить его имя и отчество. — Полноте господинъ Плосковъ. Зачѣмъ это?

— Я прошу присудить меня къ жизни или къ смерти, оттого я и преклоняю колѣна. Оставьте меня, дайте мнѣ простоять такъ до окончанія приговора, продолжалъ Плосковъ.

— Не хорошо такъ… Встаньте… Могутъ войти люди… Прошу васъ, встаньте… Поговоримъ сидя, суетился около Плоскова Андрей Иванычъ и, поднявъ его, посадилъ на стулъ.