Сулейман Рагимов - Сачлы (Книга 1)
Прислонив мешок с ячменем к стенке курятника, Кеса с облегчением перевел дух, вытер рукавом потный лоб.
"Ухвачусь за подол Афруз-баджи, а она пусть умаслит Мадата, — размышлял Кеса, заметно повеселев. — Сейчас Мадат сидит в кресле секретаря райкома товарища Демирова. Персона важная!.. Заручусь-ка его покровительством. Пригодится на худой конец. А прибудет комиссия, все стану начисто отрицать знать ничего не знаю, не ведаю, это проделки мстительного Абиша, "элемента". Он втравил меня в эту мерзопакостную затею. А я, конечно, неграмотный, деревенщина… Да будь я грамотным, разве стал бы курьером? Сидел бы за письменным столом в кабинете, важный, как бек!.. Как это говорится: "Видал верблюда? Не то что верблюда — помета верблюжьего не видел!.." Значит, я знаю на свете веревку от колокола — раз, метлу — это два, ведро для воды — три. И пусть раскалят сковородку и приложат к ней мой язык — на себя ничего не возьму!.."
Нагнувшись, Кеса открыл дверцу курятника, и разномастные куры с веселым кудахтаньем, звучно хлопая крыльями, высыпали во двор. Присев на корточки, Кеса рассыпал пред ними полные горсти ячменя. Отталкивая друг друга, куры бойко клевали зерно.
Афруз-баджи привыкла подниматься из-за своей стаи спозаранку. Вот и сейчас она, протирая опухшие глаза, в халате вышла на террасу и, увидев Кесу в окружении веселых, задорно кудахтающих кур, счастливо засмеялась.
— Ах; чтоб тебе не умереть бобылем, Кеса, ну, как это ты вспомнил о моих курочках?
Не-ет, кажется, дело Кесы не такое уж пропащее… Значит, правильно он поступил, что отправился ночью за ячменем, рискуя в любой миг получить пулю от зорких милиционеров. Если утопающий хватается за соломинку, то куда умнее вцепиться в полу халата Афруз-баджи. — Думал, что ты, ханум, устала, вот и решил: пускай поспит себе подольше, — подобострастно сказал Кеса, еще усерднее потчуя кур зерном. — Детишки ведь… Семья! И о муже надо заботиться. Должен же я чем-нибудь подсобить баджи в ее неусыпных хлопотах.
Спасибо, Кеса! — воскликнула Афруз-баджи и вынула из кармана халата деньги, протянула через перила. — До твоего церковного перезвона еще далеко, беги к мяснику, купи два кило самой свежей жирной баранины, без костей и довесков!..
Кеса только этого и дожидался. Через минуту, зажав бумажки потной ладонью, он быстро шагал вверх по извилистой улице к базару.
В лавке мясника висели в ряд еще теплые, даже не потрошенные бараньи туши: казалось, что от них шел парок, до того они были свежие, благоуханные.
— Жена секретаря райкома повелела, — высокомерно сказал Кеса, — отпустить два кило баранины, без костей, мякоть жирную, сочную.
— Позволь, — удивился продавец, — ведь партийный секретарь у нас Демиров, а у него нет жены.
— Не припечатали ли райкомство ко лбу Демирова? — ехидно сказал Кеса. Райком — это стол в кабинете. Кто за ним восседает, тот и райком!.. — И победоносно улыбнулся, будто изрек невиданную мудрость.
— А-а-а, ну, это другое дело, — уклончиво заметил мясник, не желая связываться со звонарем, и быстро отрезал от туши самый лакомый кусище, облитый розоватым жирком.
Кеса небрежно бросил деньги на прилавок.
— Что случилось? Вот так чудо!.. Деньги!
— Да, деньги. А ты, нечестивый, на что намекаешь?
Собственно, мясник и хотел сказать, что, покупая мясо Гашему Субханвердизаде, Кеса частенько забывал платить…
Афруз-баджи поджидала Кесу на терраске.
— А чуреки купил? — спросила она, принимая из его рук увесистый пакет.
— Что ж, могу сходить и за чуреками, согласился Кеса. — Время терпит.
Пекарь уже разложил на стойке только что вынутые из печи чуреки; пьянящий густой аромат их кружил голову.
— Эй, давай самый нежный, самый горячий чурек! — бесцеремонно приказал Кеса.
— Послушай, я же не торгую, — развел руками пекарь. — Меня Нейматуллаев немедленно уволит с работы. Кто заступится?
Кеса оторвал от чурека большой кусок, сунул в рот.
— Скажешь, Кеса велел, Кеса распорядился, — прожевывав, сказал он.
— А если все-таки уволит?
— Пока я жив, Нейматуллаев, будь он даже ветром, не пошевелит и волоска на твоей открытой макушке!
Как видно, благосклонность Афруз-баджи тотчас же отразилась на характере Кесы.
Но бойкая супруга Мадата не унималась, требовала все новых и новых услуг.
— Не видел, каймак (Каймак — сливки — ред.) привезли? — так встретила она запыхавшегося посыльного.
"Вот чертова баба!"" — скривился Кеса, но отказаться не посмел, а баджи вручила ему миску да добавила строгим тоном, что каймак должен быть обязательно свежим, густым, так чтоб ложка стояла.
На этот раз Кесе не повезло, — долго он бродил по молочному ряду, где торговки уже развязали хурджуны, но сливок не нашел. Пришлось возвращаться с пустой чашкой.
Афруз-баджи надула пухлые губки.
— Ай, Кеса, ну что бы подождать! Пока шел назад, наверно, и подвезли. Не выпали б от этого изумруды, украшавшие твой кинжал! Ребенку же нужен каймак.
— Пожалуй, так оно и есть, достопочтенная баджи, — нахмурив реденькие брови, сказал Кеса и, понурившись, поплелся на базар.
Но удача уже изменила ему, — торговки сливками не появлялись… Делать нечего, Кеса, опечаленный, скучный, опять зашагал к дому Мадата.
— Ну, что за неприятность!.. — ахнула Афруз-баджи, сидя на ступеньках террасы, любуясь копошившимися у ее ног курами. — Купил бы ребенку хоть сотового меду!
С этим поручением Кеса управился за несколько минут, но дотошная Афруз-баджи внимательно осмотрела покупку и осталась недовольной.
— Что за гадость принес, ай, Кеса? Это же не мед, а лесная гниль, это козий помет!.. Немедленно же перемени да разбей голову той нахалке, которая всучила тебе такую несусветную дрянь!.
Пререкаться с женою Мадата, ставшего в районе сильным человеком, было не с руки. Никто ж не заставлял — сам принес мешок ячменя. Кеса упрекал себя за кротость, раскаивался, что связался с неугомонной женщиной, но все-таки отправился снова на базар.
— Возьми обратно… твой захримар! (Захримар — змеиный яд — ред.) отыскав торговку, сказал он заплетающимся языком: ночью-то глаз не удалось сомкнуть. И, стащив с головы выцветшую кепку, вытер крупные, как кукурузные зерна, капли пота.
Окинув возмущенным взглядом безбородого тощего человека, торговка беспощадно отрезала:
— Базар — это базар!
— Что это значит?
— А так!.. Куплено — куплено, продано-продано, ступай подобру-поздорову!.. С неба свалился? — Тетушка затряслась всеми тяжелыми телесами. — Или думаешь, молчать стану, терпеть твои издевки?.. Ишь как разошелся! — И, поднявшись со скамейки, провела перед самым носом Кесы внушительным кулаком. — Ты решил, что перед такой облезлой старой курицей я превращусь в цыпленка? Урод несчастный!..
Вокруг уже собрались плотным кольцом любопытные. Кто-то из сведущих соседей шепнул торговке:
— Послушай, это же курьер самого товарища Субханвердизаде!. Тетушка и ухом не повела.
— Мне-то что с того, что курьер!.. Не превратится же он в осленка дойной ослицы! Мой муженек, царство ему небесное, красным партизаном был. Да я сама снаряды возила на арбе Красной Армии!.. Курьер! Эка невидаль! Пусть только тронет, до центра дойду! Глотку перерву!.. Высосал" весь мед и теперь говорит: "Бери обратно тухлую вощину!" Весь сельсовет дрожит, как осиновый лист, при моем крике!.. А-а-а! Плевать хотела и на Кесу, и на какого-то Заде! Слон верблюда потяжелее. Как же ты, болван, осмелился хаять мой душистый, как цветок розы мед?
Трижды плюнув, что означало высшую степень пренебрежения, Кеса молча повернулся и зашагал к телефонной станции. Нашла коса на камень. Языкастую кумушку не переспоришь, о полнейшем отчаянии Кеса постучал в комнатку Аскера. Тот долго не откликался, наконец заспанный, в нижней рубашке, открыл дверь.
— Исключительно между нами, — передразнивая Кесу, сказал Тель-Аскер, не обращая внимания на чашку с медом в руках вошедшего, — чем же закончилась эта твоя история с аэропланом и комиссией из центра?..
Кеса быстро присел на табуретку, почувствовал, что ноги его ослабли.
— Какой аэроплан? Чего ты чепуху мелешь?
— Исключительно между нами, не валяй дурака! — строго сказал телефонист. Твой эйриплен (Игра слов "эйри" — ложный, кривой — ред.) — грубая афера. И не стыдно тебе?
Кесе почудилось, что он из-под проливного дождя угодил в снежный, колючий, в кровь царапающий лицо буран.
— Да ты откуда узнал?
— А вот узнал!.. Теперь я, голубчик, не поверю ни одному твоему слову о вечной дружбе.
"Если колесо катится под гору, то его не остановит и сам аллах", вспомнил Кеса народную поговорку.
— Слушай, об этом мы завтра потолкуем, а сейчас дай мне, бога ради, три рубля! — обратился он со смиренной просьбой к приятелю.
