Шломо Вульф - Убежище
Вот тут этот зловещий туман и проник в мою непутевую голову. "Можно, говорю, - вопрос к выступающему?" "Минуточку, - радуется председатель, что хоть кто-то не из актива проявляет к митингу интерес, а не болтает и смеется над анекдотами. - У Тани Смирновой вопрос."
Ну, воля ваша, что опасного для президиума может спросить русская красавица у долбанутого еврейского добровольца в сирийскую армию? "Пожалуйста, Танечка," - утирает пот клинический советский патриот. "Вот ты тут, Шура, об израильских полчищах выразился. Это сколько же их там расплодилось, евреев этих, в Палестине, что они заполонили своими полчищами Египет и Сирию? Сколько, если не секрет, население Израиля?"
"Ты что, малограмотная, Смирнова? -- первая проявляет комсомольскую бдительность красная Машка. -- Всем известно, что Израиль - самая маленькая страна в мире..." "Монако еще меньше, - встревает какой-то эрудит из зала. -- И Люксембург." "А правда, что Египет в пятьдесят раз больше Израиля по территории и в сорок раз по населению? -- не унимается блондинка с голубыми глазами. -- Если это так, то как же эти израильские полчища его могут оккупировать? По пол-солдата на квадратный километр?"
"Смирнова, сядьте! -- кричит парторг ЦКБ, бледнея. -- Ну-ка прекратите тут ваши провокационные вопросы..." "Не сяду. Мне непонятно, почему наша страна помогает Египту с его миллионной армией и Насеру, объявившему, что намерен перебить всех израильтян, включая женщин и детей, а не крохотному Израилю с его "полчищами", способными уместиться на стадионе в Лужниках. Почему с нашей помощью готовилась откровенная агрессия с самыми людоедскими планами и кого это наши фальшивые патриоты-евреи вроде дурного Шурика призывают уничтожать в Палестине руками арабов и нашим оружием? По-моему, такая наша позиция позорит прежде всего нас, русских, в глазах всего мира." "Что же ты предлагаешь?" - зловеще спрашивает Машка. "Я предлагаю принять резолюцию, осуждающую агрессию арабов против Израиля."
"Но ведь всем известно, - говорит вдруг взволнованный Трахтенберг, что на этот раз Израиль напал на Египет, а не наоборот". "А вот я сейчас к вам подойду и стану ножом у вашего горла размахивать. Как вы поступите, Иосиф Аронович?" "Дам по лбу, - широко улыбается он. -- Как дал Израиль, когда египтяне подтянули к его границам армию, а ООН с готовностью отвела свои силы из Синая, чтобы не мешать перебить всех израильян от мала до велика!"
"Они сговорились! -- кричит "лектор ЦК" с посиневшим лицом и вздувшимися на шее жилами. -- Это продуманная сионистская провокация, товарищи! А девушка ими перекуплена. Специально ее подобрали - с такой славянской внешностью!.." "Товарищи, не слушайте их, - надрывается Сашка Комар. -- Евреи Советского Союза все как один..." "Заткнись хоть ты, позорная тварь! - кричат из зала. -- Браво, Таня! Я с тобой! Долой демагогов!" "Митинг объявляется закрытым, - хрипит парторг. -- Прошу всех разойтись по рабочим местам. А вы, Смирнова, и вы, Иосиф Аронович, задержитесь-ка, с вами хотят побеседовать..."
***
На проходной в желтое здание со зловещей вывеской меня остановил почему-то матрос. Я даже решила, что не туда попала, но он позвонил куда-то, игриво на меня посматривая. Ко мне вышел элегантный мужчина в штатском и вежливо пригласил за собой. Мы вошли в маленькую комнату с решетками на окнах. Белые такие, не тюремные решетки, но мне все равно стало очень страшно. Туман и здесь таращился на меня с улицы своим серым бельмом. Влипла, подумала я. Сейчас такое начнется...
Мужчина представился Андреем Сергеевичем, предложил мне сесть, сам уселся через стол напротив и достал из сейфа папку уже с моей фамилией. Вот уже и дело завели... Сейчас заполнять будут. Моими чистосердечными признаниями.
Он был подчеркнуто сдержан, улыбнулся, уловив мой взгляд на решетки. Естественно, как любой мужчина, оглядел меня с интересом. От такого интереса в таком месте мне стало как-то сразу и холодно и жарко. Вспомнилось все, что слышала и читала об их застенках...
"Что вы так перепугались? -- уловил он мой взгляд на решетку. - Вы не арестованы, Татьяна Алексеевна. Просто мне хотелось бы для себя лично выяснить кое-то о вашем странном поведении на митинге. Вы расположены к беседе?" "А если нет? На беседу так не приглашают. Все вернулись на рабочее место, а я..." "И вы вернетесь." "Когда?" "После беседы." "То есть, если я не расположена с вами беседовать, то и не вернусь? Тогда я все-таки арестована?" "Я же сказал, что нет. Просто, если вы откажетесь с нами беседовать, то могут возникнуть очень серьезные подозрения, которые для вас нежелательны. И тогда действительно дело может дойти до суда. Пока же я готов немедленно подписать ваш пропуск. И вы свободны." "Да ну? Подписывайте," - я достала из сумочки пропуск. Пальцы мои дрожали. Он улыбнулся, бросив на них взгляд, и подписал: "Теперь, быть может, все-таки снизойдете до беседы со мной?" "С вами в единственном или с вами во множественном числе?" "Как вам угодно, хотя я совершенно не понимаю вашего отрицательного отношения к Органам. Ведь у вас не было никаких причин нас не любить, не так ли?" " Просто я не люблю беседовать по принуждению." "Тогда назначайте где и когда хотите. Мне лично удобно подождать вас после работы, скажем, в сквере на улице Лазо. Я буду на скамейке справа. Согласны?" "Давайте попробуем, хотя я и не думаю, что из этого что-то путное выйдет." "Что вы имеете в виду?" "Ну, явки, пароли, резиденты..."
Он вдруг удивительно искренне для такой должности и места расхохотался: "Чего бы мы стоили, если бы всерьез подозревали вас, Таня, в просионистской антисоветской деятельности! И разве стал бы я с вами так дружески беседовать в этом случае? Ваше выступление, как и слова уважаемого товарища Трахтенберга, мы рассматриваем, как импульсивную реакцию на бездарно огранизованный митинг. А вашу удивительную осведомленность с вражеской трактовкой событий -- как результат пассивного постоянного прослушивания "Голоса Америки" в доме вашей квартирной хозяйки, гражданки Самойленко. Насколько нам известно, вы ни с кем, включая Арину Алексеевну, до этого подобные проблемы не обсуждали. Все верно?"
"Тогда какая цель нашей с вами встречи? - невольно втянулась я в беседу, от которой так храбро было отказалась. -- Попугать?" "Что вы! Пугаем мы совсем иначе и гораздо эффективнее." "А это замечание что, не запугивание?" "Такая беседа у нас называется профилактикой, Татьяна Алексеевна. Вы молодая и неопытная. И даже не представляете, как сегодня подставились своим необдуманным демаршем. На вас могут выйти реальные враги нашей страны, так как вас действительно очень заманчиво использовать в сионистских целях, учитывая вашу внешность и политическую наивность." "Насколько я понимаю, единственной сионистской целью является привлечение всех евреев в Сион. Я не еврейка..." "Я же сказал -- удивительная наивность! Вы дважды ошиблись в одной фразе. Да, официальной целью сионистов является только привлечение своих в Израиль. Но этой цели, во всяком случае применительно к советским гражданам еврейской национальности, препятствует наша внутренняя и внешняя политика. Наш общественный строй исключает для советских евреев какую-либо реальную мотивацию для массовой эмиграции из СССР, тем более в вечно воюющий, небогатый и недолговечный Израиль. Именно поэтому сионисты и делают все возможное, чтобы расшатать нашу страну изнутри. Если бы им это удалось, то из нестабильной и непременно ставшей антисемитской страны во все стороны хлынули бы евреи, часть которых вынуждена была бы поселиться в Израиле, пополнив его агрессивную армию пушечным мясом. Вы этого хотите?" "Мне-то что?"
"Вот тут я перехожу ко второй части вашей предыдущей фразы. Вы уж простите, что нам кое-что известно о вас, такая работа, но у вас была... дружба с Феликсом Дашковским..." "Он что, тоже сионист-антисоветчик?" "Боже упаси! Напротив, он пользуется нашим полным доверием..." "Поздравляю. И вас, и, особенно, Дашковского. Но при чем тут я и мой сегодняшний демарш?" "Вы и здесь дружили с Марком Альтшуллером..." "Это тоже ваше дело?" "В какой-то мере. Посудите сами: совершенно русская девушка склонна упорно выбирать себе в друзья евреев, а потом вдруг искренне становится на сторону Израиля против своей Родины..."
"Уже теплее... Чувствую, что я не скоро вернусь на свое рабочее место..." "Вернетесь, вернетесь, но я бы посоветовал вам подумать, стоит ли так рисковать вашей красотой, будущим, самой вашей молодой жизнью ради совершенно чуждых вам интересов еврейских националистов..."
Эта ячейка между двумя досками, не говоря о моей любимой комнате у Арины, уже казались мне полузабытым счастливым сном на фоне этой зловещей вежливой недосказанности. Я невольно съежилась под его уже совсем другим, потяжелевшим вдруг взглядом. Он заметил мой испуг и снова улыбнулся: "Вы опять неправильно все понимаете, Татьяна Алексеевна. Я говорю не о совершенном преступлении, а о возможности такой роковой ошибки с вашей стороны, если ваши симпатии сохранят свой вектор, и вы войдете в еврейскую семью, склонную к эмиграции. Повторяю, вас просто грех не использовать. Я вам советую, настоятельно советую, пока советую, не только не поддаваться на их провокации, но и немедленно сообщить мне вот по этому телефону обо всех подозрительных контактах, к которым вас попытаются склонить после сегодняшнего дня. Со своей стороны, мы, естественно, будем вас теперь особо опекать. Я надеюсь, что после этого разговора вы поняли, кто вам друг и кто враг, Таня..." "Я тоже так думаю." "И что?" "Буду менять свой сексуальный вектор. Я этих обрезанных отныне и близко к своему славянскому телу не подпущу..."
