Пантелеймон Романов - Рассказы
Минут через пятнадцать опять остановились около площади.
— Что опять стали?
— На место пришли. Пошел спрашивать, да что-то опять, знать, не так.
Все смотрели на площадь, которую, переговариваясь и смеясь, с вспотевшими лицами мели мужчины и женщины.
— Празднуют, — иронически сказал лавочник. — Заместо того, чтобы сговориться всем и уйти, гнут себе спину. Эх, лошадиное сословие!..
— Куда ж ты их пригнал сюда? — крикнул стоявший на площади высокий человек с лопаткой в руке.
— А я почем знаю?.. Мне сказано сюда…
— Что, у них там шарики, что ли, в головах не работают, — уж третью партию ко мне присылают. Я и с этими-то чертями не знаю, что тут делать.
— Что, ай назад? — спрашивали у провожатого.
Тот нахмуренно подходил, ничего не отвечая. Потом вынул платок, отер им вспотевший лоб и, оглянувшись зачем-то по сторонам, хмуро и неопределенно махнул платком вдоль улицы:
— Пошел туда!..
— С вечера бы надо придумывать работу, — сказал опять длинноволосый человек.
— Мы прошлый раз так-то помучились. Народу нагнали пропасть, не найдем никак, что делать, да шабаш. Все заставы обошли. До шести вечера ходили. Спасибо, провожатый хороший попался, — все-таки выдал значки.
— Что ж вы бродите до двенадцати часов, как сонные мухи! — крикнул какой-то военный, быстро проезжавший на лошади, как ездит управляющий, осматривая в поле работы, — пристанища себе нигде не найдете?
— А что ж, когда отовсюду гонят, — сказал угрюмо провожатый.
— Голова-то не работает ни черта, вот вас и гонят. Поворачивай назад. Идут молча, словно утопленники…
— Вот к этому ежели бы попали, беспременно петь заставил бы, — сказал лавочник. — Из этих самых, должно.
— Как же, так и повернул, — проворчал провожатый, когда военный скрылся за поворотом. И продолжал вести дальше.
Увидев на углу пустыря разваленный дом, он остановился и крикнул:
— Перетаскивай кирпичи к забору да засыпай ямы. Только проворней, а то ежели до трех часов не кончите, значков не выдам.
— Слава тебе господи, наконец-то определились.
— Да, спасибо, домишко этот подвернулся, а то бы до вечера ходили.
Все лихорадочно принялись за дело. Один рыл лопатой, а пятеро стояли сзади него в очереди и поминутно кричали на него:
— Да будет тебе, не наработался еще!
— Уж как дорвется, — не оттащишь. Бабушке-то дайте поработать, уважьте старого человека… А проходившие мимо говорили:
— Усердствуют… Вот скотинка-то…
Когда кончили работу и стали выдавать значки, оказалось, что старушке не хватило значка.
— Какой же тебе значок, когда тебе больше шестидесяти лет, могла бы совсем не приходить.
— Господи батюшка, ведь вы ж меня записали. Вот все видели.
— Не полагается. Поняла? Свыше пятидесяти лет освобождаются от работы. А тебе сколько?
— Семьдесят первый, батюшка.
— Ошалела, матушка, приперла.
— Стоит в голове туман какой-то, ничего не поймешь, — сказала старушка.
— По тротуару теперь можно итти?
— Можно…
— А значок на грудь прикалывать или как? — спрашивала беременная.
— Это ваше личное дело.
Все возвращались веселой толпой со значками на груди и смотрели недоброжелательно на встречающихся прохожих, шедших без значков.
— Все прогуливают, ручки боятся намозолить, — сказала торговка, — и чего с ними церемонятся? Хватали бы их на улице да посылали.
А старуха спешила сзади всех и бормотала:
— Вот стоит в голове туман, — ничего не поймешь…
Плохой председатель
На собрании жильцам дома было обьявлено, что с нынешнего дня начинается санитарная неделя, и они обязаны вычистить все лестницы в доме и весь навоз со двора.
— Уж не знают, что придумать, — сказала женщина в платке.
— То три месяца не заставляли, а то вдруг, пожалуйте, в одну неделю все им вычищай, — говорили разные голоса.
Все вышли во двор и стояли в ожидании, когда заставят работать.
— Кабы знали, что чистить придется, не валили бы зря. А то около черных ходов такие горы навоза, что промеж них как по коридору ходишь. Нешто их вычистишь!
— Председатель дюже хорош, не мог вовремя запретить. А теперь вот и гни спину.
— Что за нескладный народ, — сказал рабочий в суконном картузе, — кабы каждый аккуратно убирал за собой, ничего бы и не было, а теперь, вишь, какие горы.
— Председатель должен был смотреть за этим. Мы почем знали.
— Что ж ты без председателя-то не знала, что перед дверью навоз валить нельзя, десяти шагов не могла сделать, до ямы донести? — сказал рабочий, обращаясь к женщине в платке.
— Это с верхних этажей в форточки вываливают. Ты разберись сначала, а потом и говори.
— Из верхних само собою, а ты вчерась с порога горшок выливала.
— Я выливать стала, когда тут другие навалили.
— По скольку же теперь часов заставите кажного работать? недоброжелательно спрашивали у вышедшего председателя.
Председатель, высокий худощавый человек в солдатской шинели, суетливо оглянулся по двору, как бы проверяя, много ли собралось народу.
— Надо так пригадать, чтобы в неделю все кончить, — сказал он.
— То-то вот, кабы за делом-то смотрел, каждый день заставлял бы чистить, тогда бы по пяти минут на человека, больше бы не пришлось работать, а теперь целую неделю спину гни, — сказала женщина в платке.
— А сами-то вы где были? Кто же вам запрещал чистить?
Женщина сердито промолчала, а потом сказала:
— Раз кто за этим смотреть поставлен молчит, что ж с нас-то спрашивать? Вы должны заставлять.
— Где ж ему заставлять. Его не боится никто. Вишь, вон собрался народ и стоит неизвестно чего.
— Когда ж работать-то начнем? — закричало уже несколько голосов.
— Так что ж вы не начинаете? Лопатка в руках есть, чего вам еще? — отвечал суетливо председатель, оглядываясь по сторонам и ища себе лопатку, — дайте-ка мне лопаточку.
— Да вы заставляйте работать-то… а он лопатку ищет!
— Прямо смотреть тошно. Крикнуть не может как следует.
Все подошли к наваленным горам навоза и стали нехотя копать.
Председатель тоже принялся работать.
— Эх, прежний-то председатель был молодчина. Бывало, выгонит всех на работу, сам до лопатки не дотронется, а только стоит и кричит на всех.
— Да, у того не стали бы почесываться, — сказала женщина в платке. — Тот, как чуть что не так, сейчас — штраф, а не то вовсе в милицию. У того из окна помоев не выплеснешь, а если и выплеснешь, так, бывало, сначала раз десять оглянешься.
— Тот, бывало, сядет, цигарку в зубы и только кроет всех. И работали — в лучшем виде. Самим же лучше: час отворочаешь, зато потом иди на все стороны. А тут вот будем через пень колоду валить до вечера, а там дома работы по горло.
— Тут бы двинуть матюгом, сразу бы у всех руки развязались, а то копаешь, ровно сонный.
— Прямо работать противно, — сказала женщина в платке.
— Да, уж как не боишься человека, дело плохое. Вчерась тротуары чистили; объявили, чтобы к двенадцати часам собрались, а то его в милицию посадят. «Убедительно, говорит, прошу — не подведите». Вышел в двенадцать — ни души. Давай сам скрести.
— У прежнего, бывало, за четверть часа до срока все на местах. А как опоздал, лишних два часа работать заставит, да еще благословит тебя, — сказала женщина в платке. — Бывало, женщин и то такими словами кроет, ежели что не так, — и никто не обижался.
— Не обижались, потому что порядок.
— А у этого до того дошли, что на чердаке накат на дрова подпиливать стали, да все вторые двери на черных ходах пожгли, а он только все уговаривает да воззвания вывешивает.
— А в квартирах-то что делается? Прежний председатель цыпленка не позволял держать, а теперь кроликов развели, коз, — сказала женщина в платке. — Я поросенка купила, тащу его на третий этаж к себе по парадной лестнице, нарочно, чтобы на него не налететь (он по черной ходит), а, глядь, он как раз тут и идет навстречу. Этот домовой у меня сигает, из рук вырывается, а он загородился газетой, будто читает, и прошел, ничего не сказал, словно не видал. — Может, и правда не видал?
— Какой там не видал, когда этот демон у меня чуть через перила не пересигнул, уж поперек его за живот схватила.
— Да, человечка господь послал.
— Ну, ей-богу, ничего не сделаем нынче, — сказала раздраженно женщина в платке, — вот уж целый час, как вышли, а работать еще не начинали.
— С таким председателем никогда не начнешь.
— Эх, смотреть противно. Стоим все как вареные. Ежели б прежний-то был… Тот бы церемоний разводить не стал. Как двинул бы…
— Сразу бы заходили, — бодро сказало несколько голосов.
— Как же можно. Веселей дело бы пошло.
Комната
Портниха ползала по полу около выкроек с булавками в зубах, когда пришла ее родственница узнать об обещанной комнате.