Панас Мирный - Гулящая
- А слава? - упиралась Приська.
- И не то еще, бабка, говорят. И про нас болтают. Поговорят и перестанут.
Так Приська ни с чем и вернулась. А Грицько кричал по селу:
- А что, взяла, взяла? А что? Судиться вздумала? Погань!
Того, что было на суде, люди не слышали, они знали только, чем кончился суд, по тому и судили. "Сидела бы да молчала, коли виновата,говорили злые языки,- а то еще в суд! Ученая стала: кто что ни сболтни сейчас же в суд!"
Приська плакала. Грицько смеялся. Только смех это был горький, недобрый. Грицько смеялся, а все в нем кипело: Приська подала на него в суд! Да как она смела?.. Он только о том и думал теперь, как бы отомстить Приське, так забрать ее в лапы, чтобы она уж не вырвалась.
Время шло. Приська жила на другом конце села и не знала, что замышляет Грицько, что он задумывает. Людская молва затихала понемногу: видно, и людям надоело каждый божий день все о том же судачить. Тем временем Федор выздоравливал: у него была лихорадка.
Миновали мясоед и масленица, настал пост. На крестопоклонной в городе ярмарка. Мужиков опять туда двинулось уйма. Поехал и Грицько, так поехал, без дела, а пробыл дольше всех. Он вернулся во вторник на похвальной довольный, веселый такой. Оставшись с Хиврей один на один, вынул из кошелька какую-то бумажку и, показывая ей, радостно сказал:
- Вот чем я их допеку! Вот! Задели меня,- так пусть же знают!
Хивря стала было допытываться, что это за бумажка, но Грицько только рукой махнул и поспешил в волость.
8
Начиналась весна; с вечера еще подмораживало, но днем так светило, так грело ясное солнышко! Быстрые ручейки спускались с гор, подмывали и растапливали снег; в поле обнажились бугры; по утрам заливались жаворонки; девушки по вечерам собирались весну закликать... Люди радовались. Они подумывали уже о том, когда пахать да сеять; подкармливали скотинку для тяжелых полевых работ, осматривали плуги и телеги, если что было неисправным, чинили, Приська сокрушалась, чем ей свою землю засеять да как засеять. Все надежды возлагала она на Карпа. Карпо пообещался: "Не печальтесь, все будет хорошо!" Но, видно, Приська уж свыклась с печалью: больше печалится она, чем радуется. А тут еще сны ей снятся каждую ночь, да все страшные такие. Больше всего она помнит один сон.
Это было как раз перед похвалой. До похвалы она всегда говеет. Поисповедавшись, она пришла из церкви и, чтобы не грешить, поскорее легла спать. Ей долго не спалось; она все ворочалась от дум с боку на бок, а потом ей вдруг есть захотелось. Диву далась она... Отродясь такого с ней не бывало, а тут как на грех! Она прочь гнала искушение и не заметила, как заснула.
И снится ей: идет она будто куда-то по зеленой и глубокой долине; и по эту сторону гора и по ту - гора. Горы темным лесом покрыты, а долина словно зеленая рута. А справа, на горе, на самой верхушке, белая церковка стоит, как игрушечка, и все будто качается, сияя золотыми главами и крестом. "Что это за место? Уж не Киев ли?" - думается ей. И вот идет она к церкви. Гора высокая, и подъем крутой, так и обвился змеей вкруг вершины. Да неужто она не взберется? Поднимается она потихоньку, отдыхает и снова взбирается на гору. Уж высоко она поднялась и видит - между деревьями зверь какой-то лежит, на нее уставился. Глаза у него, как жар, горят, а сам он страшный и лютый. Она так и замерла, а зверь - и не смигнет... "Господи! думает Приська.- Куда же мне деваться? Где же мне спрятаться?" Только она хотела ступить, а зверь как кинется на нее... "Да ведь это волк!" - как молния, сверкнуло у нее в голове, и тут же она услышала, как кольнуло ей в сердце, в голову, в ноги... В ужасе она заметалась и проснулась.
Когда Приська очнулась, она дрожала всем телом, а сердце у нее так и колотилось в груди. Господи! Что это за сон? Что он сулит? Она знала, что когда снится собака - это к напасти. А ведь это волк! Это уж, видно, к горю, к большому горю.
Она рассказала свой сон Христе и Одарке.
- От забот вам и сны такие снятся,- успокаивала ее Одарка.
Но Приська не успокоилась. Стоит сон перед нею, будто въяве все это было; никак она его не забудет...
Прошла неделя. Было вербное воскресенье. День обещал быть погожим; на небе ни тучки, ни облачка - такое оно чистое, глубокое, широкое. Солнце так сияет и греет, на улице тепло. Лужицы, которые с вечера подернулись ледком, оттаяли, вода тихо журчит в талом снегу.
- Ну, мама, сегодня я пораньше управлюсь, пораньше пообедаем, пойду я хоть разок погуляю. В эту весну я еще не гуляла,- говорит утром Христя.
Приська не перечила: пускай идет, пускай погуляет! Только вышел народ из церкви, они тут же сели обедать. Еще обедать не кончили, слышит Приська, кто-то возится в сенях.
- Кого это бог несет? - спросила она, положив ложку.
В хату вошел сотский Карпенко. Поздоровался, с праздником поздравил.
- Спасибо,- отвечает Приська, а у самой сердце так и забилось. "Чего это он? Видно, неспроста..."
- Что скажете? - спрашивает.
- К вам я. За вами,- отвечает Карпенко.
- Это чего же?
- Не знаю. Старшина велел: "Поди, говорит, скажи, чтобы пришла в волость".
- Что же там у вас в волости?
- Суд какой-то. Не знаю. Мое дело сторона, так я и не слушаю.
Чудно Приське и страшно. Она ни на кого в суд не подавала, и на нее как будто некому пенять, а вот велят в суд идти. Разве только Грицько что-нибудь подстроил?
Не дообедала она - пошла. Так ей тяжко, так горько. Сердце так неспокойно бьется... Как на муку идет она или беде навстречу - так тяжело ей идти. Хоть бы знала, зачем; а то все, как ночью, темно. А сердце так и колотится... чует, чует беду...
Насилу она добрела.
Волостное правление все в сборе: старшина, писарь, староста, судьи, сотские.
- Привел,- доложил Карпенко старшине.
- Где она?
Приська вышла вперед.
- Вот на тебя Загнибеда жалуется,- говорит старшина.
- Какой Загнибеда?
- Не знаешь? Тот, который когда-то был у нас писарем. Он теперь в городе живет.
- Помню.
- Помнишь? Так вот он жалуется, что ты до сих пор не прислала к нему своей дочки.
- Какой дочки? С какой стати? - гневно возразила Приська.
- Ты же отдала ее на службу к нему, что ли?
- Когда? Да я его лет десять в глаза не видала.
- Это не совсем так,- вмешался писарь.
- Да я точно не знаю. Прочитайте, что он там пишет,- сказал старшина.
Писарь стал читать. В бумаге складно, по-писарски было написано, что Загнибеда еще в Николин день договорился с Пилипом Притыкой о том, что берет у него, Притыки, на службу дочь за десять рублей в год, при его, Загнибеды, одежде; что Притыка, сильно нуждаясь в деньгах, взял у него пять рублей за полгода вперед, выдав при этом долговую расписку, будто деньги взяты им не за службу дочери, а в долг; узнав о смерти Притыки, он, Загнибеда, просит теперь волость принудить Христю Притыку либо отслужить ему за долг полгода, либо отдать семь рублей, потому что прошло уже больше трех месяцев с тех пор, как он ссудил Притыку деньгами, и он, Загнибеда, как человек коммерческий, потерял на этом деле не меньше двух рублей процентов.
Приська слушала и ничего не понимала. Как гвозди, торчат в голове у нее слова: "Загнибеда... пять рублей... Пилип... дочка..." Все плывет перед глазами, в голове мутится.
- Поняла? - спросил старшина.
Приська уставилась на него.
- Поняла?- допытывается старшина.- Муж тебе ничего не говорил?
- Какой муж? - спросила Приська, будто ветер прошумел в сухой траве.
- Твой! - крикнул старшина.
- Когда?
- Тьфу! - рассердился старшина. - Когда?! Одурела ты, что ли? Когда домой приходил!
Приська не выдержала: слезы градом полились у нее из глаз, и вместе с горьким рыданием из груди ее вырвались слова:
- Не видала я его... Как ушел... как уехал... туда... в этот треклятый город... Там и смерть его постигла... Я ничего не знаю.
Судьи опустили глаза. Жалость проснулась у них от горьких слез Приськи. Умолк старшина, замерли сотские.
Тихо, тоскливо стало в волости. Только вопли Приськи раздаются в тишине.
- Что ж делать? - наклонившись к писарю и судьям, спросил старшина. Те молчали.
- У тебя, бабка, есть деньги? - подняв голову, спросил один из судей.
- Деньги? Да откуда у меня деньги! - И Приська еще громче зарыдала.
- Если есть деньги, то лучше отдать долг Загнибеде. Ничего не поделаешь, надо вернуть деньги,- он ведь расписку представил.
- Ни гроша у меня...- плачет Приська.
- Тогда пусть дочка отслужит.
- Одна она у меня. Я старая, больная. Кто мне поможет?
Снова в комнате воцарилась мертвая тишина. Только Приська не молчит, вопит, не переставая.
- Ты не плачь,- начал старшина.- Ты сама подумай, как лучше сделать. Может, займешь у кого-нибудь денег и отдашь. Надо ведь отдать!..
Приська плакала.
- Ну, решай,- сказал судья,- отдашь деньги или дочка отслужит?
- У меня нет денег... У меня дочка...- твердит Приська.
- Да это у нее только повадка такая - донимать слезами,- послышался сзади чей-то грубый голос.
