Виктор Ревунов - Холмы России
Любовь их смелела.
Они уходили за хутор в поля или сидели возле Угры на любимых местах на берегу. Ночная вода с отраженными звездами казалась и небом и бездной концом всего света, где иногда таинственно зажигались огни будто бы какой-то другой жизни. А рядом кусты и трава с налитыми росой купырями.
Раз она пришла к нему, когда он ловил рыбу на приглянувшейся глубинке напротив дальней пуни - месте их первых встреч: теперь только от ненастья там хоронились.
Феня пришла и тихо села возле тропки в свитую горошком и вьюнками траву.
- Это я, Киря,- сказала она.
Он сидел спиной к ней в лодке, причаленной под лозовый куст. Обернулся к ней молча и радостно, с удочкой в руке.
Заря отгорала в реке, сперва ярко-желтая, затем с бронзовой оттенью, меркла, сливаясь с водой. Перед лодкой потемнело. Но кусты на той стороне и пуню еще обдавало заревом.
Феня молча глядела на это зарево. Ей было хорошо, что рядом Киря, и не было забот. Они были, эти заботы, Но перед любовью ее все казалось легким, радостным, ведь каждый день дарил ей вечернюю встречу.
Кирьян достал из коробки кузнечика, насадил его на крючок, вонзив жальце под панцирь грудки, и бросил.
Кузнечик, поблескивая, замерцал на воде, и в этот момент что-то темное и большое поднялось к нему, чмокиуло.
Кирьян дернул удилище и сразу потянул.
Рядом с лодкой метнулся голавль. Кирьян вывел его, дал глотнуть воздуха и не помнил уж, как выбросил его.
Голавль высоко вспрыгнул из травы. Феня руками прижала его к земле. Голавль тяжело дышал, широколобый, с оранжевыми плавниками. Раскрыленный хвост его с дрожью хлестал по траве.
- Куда его? - спросила Феня.
- В подол,- засмеялся Кнрьян.- Прут сломи.
Феня сломала лозовый прут и конец его просунула под жабры, из-под которых струйкой потекла кровь.
"И это живое. Кричит, поди. Больно! Больно-то как.
А мы и не пожалеем",- подумала Феня.
Кирьян снова бросил насадку в удачливое место, и снова под кузнечиком хлюпнуло, и вода закружила, словно кто колом завернул ее.
- Еще один отвоевался!-крикнул Кирьяп, быстро заворачивая удилище к мысу лодки, и, не вываживая, внбросйл в лодку второго голавля. Упал он с оборвавшенся лески, задышал тяжело в своей серебряной с золоченым отливом кольчуге.
Кирьян не стал связывать оборвавшуюся леску-решил надеть кузнечика на вторую удочку. Но поплавка на воде нет, а леска косо уходила под лодку.
Он тихонько потянул ее. В ответ дернуло сильно, повело в глубину. Конец удилища согнулся, треснул и исчез в воде.
- Видела!-и Кирьян показал руками, какая уплыла рыбияа, хоть и не видел ее, но еще шире развел руки, чтоб такой фантастичностью уж совсем потрясти Фсню.- Сивое что-то. А пасть вот такая. Белизна, наверное?
Про белизну в соседних реках не знают, и только в Угре будто бы водится такая рыба. Некоторые говорят, что это выдумка рыбацкая. А вот местные рыбаки уверяют, что видели ее. Она рвала зубцы и сети, а сежи с ходу пробивала, оставляя дыру кулака в два, и никогда не попадалась, и никто толком не мог сказать, какая она на вид. Но что только не рассказывали про белизну, все самое невероятное в рыбацких историях и случаях с восторгом приписывали ей.
Кирьян стал присматриваться: может, где сломанный конец удилища покажется? И заметил, как кувшинки на том берегу потянулись под воду.
- Видишь,- прошептал Кирьян и погрозил засмеявшейся Фене, чтоб тихо стояла.
Он отцепил лодку и с осторожностью подплыл к кувшинкам.
Между спутавшихся стеблей конец удилища дернулся, зашевелил упружистые стебли.
Кирьян вытащил конец удилища и стал перебирать леску. Она шла легко, но иногда дергалась. И вдруг прямо под лопухами забурлила вода.
- Белизна! - успел только крикнуть Кирьян и в беспамятстве бросился с лодки в самую гущу кувшинок, заваливая их к берегу, где всплыла рыбина, вся в серебре, длинная, и скрылась мгновенно.
Долго не мог успокоиться Кпрьян.
Он гнал лодку к хутору под высоким, скрытым кустами берегом.
Феня сидела на корме. Под ногами улоз-два головля.
- А какая она красивая, так и горит! А хвост вроде как коса, длинный. Им, наверное, сети и режет?
- Вот и хорошо,- сказала Феня.- Других рыб выручает.
- И этот хвост прямо на меня, как пику, наставила.
Я в сторону, а она как мотнется - осоку так и срезала, Я а лодку скорей.
Феня рассмеялась.
- Испугался?
- А кто ее знает, куда она метила? Будешь потом всю жизнь нейтралитет перед тобой соблюдать.
Теперь вдвоем смеялись,
- Чудак ты,
- А ты как пришла, и рыба сразу заклевала.
- Значит, счастье со мной.
В темноте причалили к берегу напротив двора Фени.
Кирьян снял с прута одного голавля.
- Тебе... А это мне дома похвалиться,- и подержал перед собой голавля, любуясь им.
- В гости сегодня заходи, раз жарянка такая,- сказала Феня.
Тихо отчалил Кирьян от берега. Впереди, расширяясь, открылась река с голубой, мерцающей от луны тропкой, где омут.
Феня зажгла лампу с засиявшим в чистом стекле огоньком, похожим на солнечный лепесток, и повесила ее на стену. Занавесила окна ситцевыми шторками.
Чуть прибралась в избе: подмела пол, застелила стол белой скатертью. В горницу заглянула. Тускнеет между окон зеркало на комоде. Кровать в углу с высокими поставленными на уголок подушками в белых наволочках и с белой накидкой. В сенях она почистила рыбу с засохшей уже чешуей, нарезала на куски, посолила ее и обваляла в муке. На загнетке печи разожгла керосинку, поставила сковороду с рыбой. Вышла иа огород нарвать огурцов. А ночь-то какая! А луна-прозрачная, чистая, как стекло, отмытое в небе из звездного ковша. Присела у гряд, ощупывая прохладные огуречные листья. Нарезала Феня и цветов у окна. Цветы поставила в кувшине на стол-солнечные шары, как называли их тут,-ярко-желтые, с густо свитыми лепестками. Стоят огуриы в тарелке, влажно-зеленые в изумрудных крапинках. Вес готово, кажется? Теперь и самой пора прихорошитьст.
Надела желтую вязаную кофту, привычно обгладила на груди и боках. Думала ли когда, что чужого ждать будет? Да разве теперь чужой! Роднее его нет. Так бы его всегда и ждала, всю жизнь. Она слышит его шаги...
Идет!.. И лишь вошел он, как сразу на все затворы замкнула двери. Он обнял ее, долго глядел в глаза.
- И до чего же ты красива сегодня!
- Такой всегда буду. Всегда для тебя... Как хорошо мне. Бывает же такое счастье на земле. Киря...
Скажи...
- Не нагляжусь на тебя, словно век уж не видел.
- И нет же у нас ничего, даже стен своих нет, как у других, а сколько счастья.
- Как это ничего у нас нет? А жизнь! А воля! Дороже всего.
- Ты уж свою волю отдал: связала я тебя. Л я и жизнь отдала: убьет за тебя Митя!
- Молчи!
- Нет у нас ничего. Так и есть. И закона-то между нами нет. Закон у меня с Митей. А с тобой счастливая.
- Хочешь, на лесной кордон уйдем? В лесу будем.
- Нет, нет. Люди еще не говорят про нас, не знают, потому-то и хорошо еще. Рано: погубим все, чую я, погубим... Так давай поживем. Да разве это не жизнь? Счастья па всем хуторе только былинками, а у нас травой некошеной. Что еще желать нам?- говорила она из боязни что-либо изменить: хотела, чтоб так и было, раз хорошо сейчас.
- Как хочешь,- сказал Кирьян.- Только любовь наша незащищенная какая-то.
- Я еще от Мити неотвязапная и не хочу с этой привязью на людях с тобой идти. Да и стыдно перед родными ТВОИМИ.
- Хватит, Феня!
- Все еще будет, погоди. Дай только на первом камне нашем хоть чуть постоять спокойно. И так, считай, жена твоя. Садись, Киря... Устал. Я замучила. Да брось ты меня. Брось! - вдруг обняв его, сказала она ожидая, как от горького этого слова встрепенется счастье.- Железом бы нас сковать, не разлучаться. Незащищенная любовь наша. Ты правду сказал.
- Бывает клятва: закон тут и железо. Клятвой скуем и защитим себя... Пошли! - сказал Кирьян и бросился к двери, раскрыл ее.- Пошли!
- Куда же?
- Я знаю.
Они вышли за хутор, где мрачно шумела лесная мгла, спустились к Угре-к камням, замшелым на берегу и гладким, скользким, смолисто блестевшим в воде.
Луна отражалась. Камни разбивали ее, но россыпь снова сплавлялась в алмазный кусок, который сверкал из темноты.
- Навсегда вместе мы. Вот тут и поклянемся,-сказал Кирьян.
Феня обняла его, прижалась щекой к его груди, глядела на камни. Вода вилась, и шелестела, и что-то, как в горячке, шептала из-за камней.
- И без клятвы нам хорошо, пока есть любовь,- сказала Феня.- А разлюбим - никакая клятва не поможет: раскатимся, как с Митей мы раскатились.
- Жалеешь его?
- Тебя жалею. Берешь ты меня, как блесенку.
А блесекка с острым крючком. Митин крючок. Хочешь, отцеплю, пока не поздно?
- Ты меня не пугай и не испытывай.
- Я видела его в лагере. Такой страшный глядел на меня из-за проволоки.
